Читать «Сказки Леты, сборник рассказов» онлайн - страница 72

Зеленоватые крашеные стены. Босые ноги шлепают по прохладным ступеням. Девушка Лена идет впереди, прямо держит плечи, чуть изгибает коричневую спину. Над штопаными велосипедными шортами, в прогибе талии — солнце осторожно трогает золотой пушок вдоль позвоночника. Плавно подпрыгивают по плечам тяжелые гладкие волосы. Сильные бедра мерно считают ступени. Не могу оторвать глаз от узких и четко рисованных мыщц, что при каждом шаге появляются и пропадают. Лена оглядывается на мой взгляд, улыбается — медленно. И от степи и неба над морем, что пОлнят ее глаза до самых краев, краска на стенах становится цвета зеленого солнца.

Лена выводит нас в небо. Просто — отступает и молчит. После зеленоватого узкого лабиринта и неразмашистых ступенек — белое, сумасшедше просторное в простоте своей — небо. Ему ничего не надо. И потому ничего не замечаешь — круглой крыши, огромных окон, узенькой галерейки снаружи. Даже облаков не надо. Даже сердце маяка — большое, граненое из сомкнутых цветных стекол — пока ждет. Потом-потом, не главное.

В старых фильмах я всегда узнаю кадры, снятые в наших местах, по особому белесоватому свету. Только здесь, где царит жара и соленые ветра, есть эта солнечная пыль. Не от высохшей до порошка глины, а будто сеется она с самого солнца и, растворяясь в небе, забирает сочную синеву. Бледность жары. Будто южное небо над степью — выгорело, полиняло в крепко подсоленном ветре, выполоскалось в запахе выжатых жарой трав. И стало таким, как в самом начале.

Прозрачный фонарь маяка летит в изначальном небе, чертит макушкой глубокую синеву моря внизу, стремительно разворачивает древний пергамент скифской степи.

— Хотите наружу? Только осторожнее!

Ветер здесь главный. Запахи трав и моря тяжелее его и остались ниже. А он тоже изначально пуст и от этого легок до головокружения. Жара тянет сквозь него жесткие пальцы, но они слабеют и лишь касаются слегка, через сильные руки ветра. Он здесь — треплет волосы, рвет с плеч рубашку, входит в раскрытый для разговора рот и затыкает его. Зачем говорить? Дыши, живи… летай!

ИССАМ-ГЭССЕНЬ

— Иссам-гэссень! — кричит она, будто это начало песни, и шлепает мокрым полотенцем по спине кота, что забрался на стол — к жареной рыбе. Смеется, показывая мелкие зубы — сбоку три золотых коронки.

— А-ахх, иссам! — доносится со двора, и он знает, приехала внучка и, может быть, останется ночевать. Мама отпустила, такое нечасто.

Значит, через час будут пирожки с шелковицей и ему открыта бутылка домашнего вина. Он порасспросит беленькую, в него, девочку о пятерках и четверках и задремлет у телевизора. А она, крепко взяв внучку за руку, пойдет к соседке через двор. Пирожков прихватит с собой, чтоб той некуда было деться, а только кивать и восхищаться талантами ребенка.

Потом разговор за открытым окном будет мешаться с голосом диктора. И, прерывая скороговорку ее на русском привычном — так, что и слушать не надо, в спящие уши его снова, грозно: