Читать «О Викторе Некрасове» онлайн - страница 226
Владимир Леонтьевич Киселёв
Беготня в конце концов увенчалась успехом, но было уже поздно — стрептомицин не помог.
Последнее воспоминание об Андрее Платоновиче — он на скамейке, в больничном халате, шлепанцах, грустный, но очень спокойный, хотя всё знал, всё понимал.
На память от него у меня осталась маленькая, серенькая, очень потрепанная книжечка («увы, другой сейчас нет…») с серебряной надписью «Река Потудань», издание «Советского писателя», год издания… 1987.
— Будем надеяться, — улыбнулся, вручая мне книгу, Андрей Платонович, — что эта опечатка в некотором роде пророческая. Авось в восемьдесят седьмом году меня будут еще помнить.
Сказано было с улыбкой, но и с горечью. Писателю горько, когда его не печатают, а значит, и не читают, даже если он и здоров.
Сейчас Андрея Платоновича и печатают, и читают, и даже фильмы по его рассказам ставят. Он опять знаменит. Не заросла к нему народная тропа…
Я с гордостью говорю: «А я его знал. Лично знал. Даже книжку с надписью имею…» Книжка книжкой, — раритет, конечно, — но все-таки надо было хоть один раз прийти к нему одному, без спутников, тогда, возможно, и рассказать мне было бы больше о человеке, который «в жизни» не был писателем, но в писательском своем труде всегда оставался человеком.
Яся Свет
Началось всё с того, что кто-то постучался во входную дверь — звонков тогда и в помине не было. Стук был какой-то чужой, нерешительный. Принято было дергать дверной разболтавшейся ручкой или стучать кулаком, а тут робкий стук пальчиком. Я пошел открывать. В дверях незнакомый господин. Именно господин, из того разряда, который на языке тех лет назывался «дорежимный». Воротничок, галстук — тогда это было не в моде, ходили, в основном, во френчах и толстовках, — бородка, пенсне. Такими мы представляли себе приват-доцентов или присяжных поверенных.
— Судя по дощечке на дверях, я попал именно туда, куда надо. Вы не сын женщины-врача, фамилия которой здесь указана? — он провел пальцем по дощечке, где были написаны мамины часы приема, которого никогда не было.
Витиеватость фразы мне не понравилась.
— Да, сын, — сказал я.
— Тогда вы-то мне и нужны. Направил меня сюда Герасим, здешний швейцар.
— Слушаю вас, — как можно вежливее сказал я.
И тут, не входя даже, он сообщил, что недавно с семьей приехал в Киев, поселился в нашем доме, и так как у него есть сын приблизительно моего возраста, он поинтересовался у Герасима, у кого здесь, в доме, есть интеллигентные дети. Герасим и направил его к нам, в семнадцатую квартиру. Эта фраза мне тоже не понравилась — «интеллигент» было тогда словом ругательным.
— Так вот, можно ли моему сыну Ясе к вам придти?
Я сказал, что можно, и он в тот же день пришел.
Друг другу мы не понравились. Мне он показался излишне вежливым, воспитанным, с притворной, неестественной улыбкой. Для него же, как выяснилось потом, я оказался слишком развязен и болтлив.