Читать «Против нелюбви» онлайн - страница 106

2015

Против нелюбви

В конце зимы в соцсетях замелькало известие об одной находке. После многолетних усилий и промахов британские археологи обнаружили место последнего упокоения Ричарда Третьего. Зарубленный в бою (десять глубоких ран, расколотый надвое череп), наскоро закопанный пятьсот лет назад, горбатый король был успешно найден под асфальтом автомобильной парковки и извлечен оттуда во славу точного знания. И все прямо по источникам, по хроникам, чуть ли не по Шекспиру, – ошибка исключена, это он! Миру и городу было предъявлено все, чем был известен покойник – и кривой позвоночник (до десяти лет мальчик рос здоровым, знаменитый горб, исказивший его судьбу, вырос не сразу), и широкие плечи бойца, и следы от ударов – трещины в костях, в которые можно запустить хоть целую пятерню.

Я все думаю о том, что вечный покой невозможен даже в большей степени, чем вечная память. Проживешь свою, дурную скорее всего, заляпанную чем-нибудь стыдным ли, страшным жизнь, блаженно выпустишь ее из рук – или нехотя их разожмешь – и ухоженный квадратик памяти постепенно начнет зарастать, дети-внуки-правнуки еще как-то помаячат над краями, а потом все сровняется с землей и землей заровняется. Это всегда казалось мне утешительным (и имеющим мало отношения к загробной жизни души, ее летуче-бродячей субстанции) – то, что себя можно снять, как тяжелый рюкзак, гора с плеч, или перевернуть, как страницу, всеми буквами вниз. Ashes to ashes, dust to dust, этот кувшин был когда-то мною, прохожий, остановись – и последнее ничего-не-остается, которое дает уставшим возможность затеряться (до радостного утра – или как там придется).

Но не выйдет, не дадут, вытащат из-под любого камня, перевернут, опознают – вот ты где! – будут светить своими фонарями и тыкать пальцами в бедный спинной хребет, впервые за сотни лет выставленный напоказ. Покойник, конечно, стеснялся его и ненавидел, до срока прятался по углам, потом вышел на люди: «Уродлив, исковеркан и до срока / Я послан в мир живой; я недоделан, – / Такой убогий и хромой, что псы, / Когда пред ними ковыляю, лают». Эта заметность его и обрекла на превращение в экспонат; и мать сыра земля (великий уравнитель, последнее прибежище) не спрятала, и превратиться в пыль не удалось. Жуткая эта беззащитность перед чужим любопытством касается и живых, но с мертвыми-то можно не стесняться. Никаких секретов, никаких телесных или душевных тайн: доблесть исследователя – найти то, что спрятано, охотник желает знать. И вот он заголяет наготу отца своего, и без колебаний переходит к братьям и сестрам, тем, кто ближе к нам во временно́й цепочке, и о них можно вспомнить побольше всякого интересного.

Меня всегда задевала собственная готовность залезать в эту канаву – в сточную яму заведомо лишнего знания: того, о чем умалчивают близкие, зато чужие рады поговорить. «Посреди комнаты у Марины всегда стояло огромное мусорное ведро», поди проверь, попробуй разгляди через тридцать-сорок-пятьдесят лет, но как раз ведро-то мы и запомним; именно потому, что оно выглядит случайно выхваченным из небытия участком сырой, непастеризованной правды. Живой жизнью, тем, как это было на самом деле.