Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 228

Катька молчала, шебурша башмаками по густой траве, и даже дыхания ее не слышалось. Я тоже таился в душевной нестойкости, стараясь не думать о нашем недавнем озорстве, приглядываясь и прислушиваясь к наступающей ночи. Да и озорство ли то было, коль оно так глубинно встряхнуло меня всего, аукнулось щемящей нежностью в душе и замерло, таясь непонятным ожиданием?..

Ши-ши – шушукались под ногами травы. Фъють-фьють – посвистывали с лугов. И созвучно моим мыслям что-то подрагивало во мне тоненько, сладко и тревожно…

В этом трепетном молчаливом томлении мы быстро проскочили околицу и очутились у первых дворов, выступивших нечеткой чернотой из серости летней ночи.

Катька остановилась. Я это уловил краем зрения и тоже остановился, поглядывая на блестки света из окон крайней избушки и не решаясь заглянуть девчонке в лицо, а она вдруг погладила меня по голове горячей ладонью, пахнущей ягодами, и снова звонким голосом протянула, как пропела:

– Хо-ро-ший ты, Леня!

Я и почувствовать ничего не успел, не то чтобы осознать, как Катька юркнула в темноту дворовых плетней и пропала.

Послушав немного улицу, я рванулся к дому. Необычная легкость несла мое тело воздушной пушинкой, а в душе настаивалась упоительная радость.

4

Сено косить – ни задачи решать. Держи силу в руках да тяни косу по траве, и никаких тебе умственных обязательств: гоняй мысли туда-сюда, лелей душу, лови то, что наплывает, грусти или радуйся – все одно мимолетно, как взмах косы или шуршание кошенины. Но вечерняя встреча с Катькой зацепилась в памяти, потянула на щекотливые раздумья. Никогда раньше меня не занимали так плотно интимные отношения и сокровенная дружба. Как не отгонял я мысли об этом, пытаясь переключиться на охоту, – не получалось. Память подсовывала мне то широко распахнутые Катькины глаза, в восторженном удивлении, то её гибкую фигуру, то густые волосы вразлет, то деда с Дарьей у шалаша… И как только мы, перекусив, завалились на травяной подстилке отдыхать, я, с некоторым стеснением и неловкостью, начал издалека:

– Дедушка, а почему такая большая разница в годах у мамки с Кольшей? Ей уже тридцать пять, а Кольше только двадцать.

– Так что тут непонятного? – живо отозвался дед. – Матери твоей был год, как началась Первая война с германцами. Вот и считай: четыре года я был на фронте, больше года в плену, почти два года добирался до дома. Через два года сын Федя родился. – Дед примолк, словно натолкнулся на что-то жесткое.

– А где он? – взыграло у меня нетерпение.

– Умер. Второй год ему был. Пили мы чай с самоваром, а Федя сидел у матери на коленях. Он и смахнул себе на ноги кружку с кипятком. Два дня промучился и всё. – Дед снова замолчал.

Я понимал, что, несмотря на давность лет, ему не просто вспоминать то несчастье, но любопытство оказалось сильнее моей пристойности и захотелось снова подтолкнуть деда к разговору, но он сам добавил:

– Потом Кольша родился, Шура.

– Так тебе сколько лет было, когда ты женатым стал? – подвинул я разговор поближе к интересующей меня теме.