Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 220
Лев Емельянович Трутнев
Вокруг Антона двое – Настя и Нинка Столбцова. Те и вовсе гулко, в дробь, отбивали коленца, трепыхая широкими юбками…
На бревнах, у палисадника, сидели девчонки-недоростки и среди них я увидел Лизу Клочкову, одноклассницу, прозванную моей отрадой больше по подначке друзей, чем по душевному трепету, но сердечко дрогнуло. Мимо, скорее мимо! Мы остановились у кучки тех парней, что покуривали у плетня. Там уже прислушивались к их говору Толяня Разуваев – Рыжий, и Мишка Кособоков.
– Ну а че тянуть-то волынку, – уловил я тонкий голосок Иванчика Полунина (он совсем недавно вернулся со службы в армии), – голодная баба, ноги у них сами собой раздвигаются…
И пошло-поехало. И коробило душу от стыда, и кровь ощутимо толкалась в висках, но непонятная сила удерживала возле этих петушившихся парней.
– Не заметил, как три ходки сделал, – все нагнетал нездоровое любопытство Иванчик-Хлыст.
К нам мягко, не торопясь, бултыхая широченными матросскими клешами, будто подкрался Рыжий (был он рыжеволосый, в густых конопушках).
– Здорово, Плотник, – как-то подобострастно протянул он руку Паше (Паша зимой мастерил табуретки, и его прозвали Плотником).
– И тебя тем же концом. – Паша сгреб его пальцы в свою лапу и сдавил.
Рыжий, прогнувшись, сморщился.
– Пусти! – промямлил он, пытаясь выдернуть зажатую ладонь.
– Это тебе за плотника. – Паша оттолкнул руку Рыжего, будто отбросил.
– А че обидного? – Рыжий попытался улыбнуться, но лишь как-то ощерился. – Меня вон Рыжим кличут.
– Ты и есть рыжий, какой же еще. – Паша поглядывал на него с каким-то пренебрежением. – Ишь вырядился. Где только такие портки шьют. – Он потрепал клеши Рыжего. – Тут на обычные штаны не выкроишь, в заплатах ходим, а председательский сынок вместо брюк юбки носит. – Паша обернулся ко мне, как бы ища поддержки.
Рыжий дернул кадыком, будто сглотнул обиду, подал руку и мне. Она была влажной, мягковатой и какой-то неприятно липкой…
Тут и Мишка Кособоков подвалил, но уже совсем с другим интересом.
– Гляди, Стрелец, – он кивнул на кучкующихся девчонок нашего возраста и помладше, – сколько невесток подрастает, выбирай – не хочу. Еще и сиськи не выросли, а уже сюда же – на погляденье.
С тех пор, как я стал охотиться, меня, с чьей-то оговорки, прозвали Стрельцом.
– А ты щупал? – Паша усмехнулся.
– Нет. Но пора. Пошли, разомнемся, пощупаем.
– У меня от визга уши болят. – Паша посунулся поближе к взрослым парням, и я за ним.
– Отчебучивает Настя, – теперь они говорили про пляшущих. – Все Красова завлекает, – это опять оскалился в ехидной улыбке Хлыст, – а он ноль внимания – фунт презрения: испробовал где-то в копне и отвалил – не понравилась, широка в разводе…
Гнусные его слова скребанули за сердце. Вспомнилось, как Настя, когда-то давно, крадучись, поила меня парным молоком на колхозной дойке, как непривычно возбуждающе пахли ее одежды, когда она прикрывала меня полой тужурки, пока я тянул густую вкуснятину из алюминиевой кружки, как после она всегда сладко тревожила меня своими шутками, как кружилась голова от ее броской красоты и как мечтал я поскорее вырасти и жениться на ней, уведя ее от всех похотливых взглядов и притязаний – возрастная разница в пять лет меня не волновала… Подлые измышления Хлыста все туже и туже затягивали в моей душе то светлое, что многократно лелеялось в мечтах, жило в сердце и снилось. И чем сильнее сжимались те отрадные грезы, тем жестче накатывалась злоба на этого хвастуна, и будь я постарше – наверняка бы заехал Хлысту в ухо, но силенок еще было маловато, чтобы лезть на отслужившего в моряках парня, хотя и не ахти какого в крепости, но и не слабого. Мысли плыли о другом: почему стоящие подле Хлыста парни не одергивали его? Неужели и им были интересны эти грязные наветы, или они понимали все как-то по-иному? Может, Хлыст обиняком изливал свою обиду в этих россказнях – поговаривали, что когда-то Настя отринула его ухажерство и сотоварищи сочувствовали ему? Так или не так, но чем больше трепался Хлыст, тем удушливее давила меня злоба. Не в силах сдерживать ее, я отошел в тень палисадника, сглатывая тугие комки горечи и сжимая зубы, решив тихо уйти домой. Но Паша догнал меня.