Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 157

Лев Емельянович Трутнев

– Устал, сынок? – участливо заглядывала мне в лицо матушка. В её потемневших глазах угадывалась тревога. – Потерпи, немного осталось до обеда.

Я настойчиво качал головой, пытаясь бодриться, а сам лишь каким-то чудом держался на быке. Еще бы самую малость, чуть-чуть, и силы бы оставили меня.

– Обед! – наконец объявил бригадир, втыкая свои огромные вилы в кучку сена.

И сразу все повеселели, покидали свои грабли и вилы, устало распрямились. Послышались шутки, прибаутки, повеселели лица.

Стан был недалеко, у степного колодца с журавлем, под большими ракитами.

Так и хотелось свалиться с ненавистной, набившей ссадины на заду бычьей спины и побежать вместе со всеми к благодатной тени. Да надо было отвести быков под кусты, в такую же тень, спутать – иначе убегут и ищи их свищи.

Антоха с осунувшимся лицом, едва не плача, тянул своего крутолобого одра за налыгач, поворачивая ко мне. А бык завернул голову в другую сторону, налил кровью глаза и пер в кусты.

Я понял, что Антохе не справиться с упрямой скотиной, внесет бык его в тальники, а там сучья, что пики.

– Прыгай! – закричал я приятелю. – Прыгай!

Но Антоха, бросив налыгач, медлил. Скорее всего, опасался попасть быку под ноги.

С треском вломился бык в зелень кустов. Копновоз слетел с его спины кувырком, будто смахнутый невидимой рукой.

Заходил кругами и мой бык, упрямо закрутил шеей. Ждать Антоху было опасно, а бросать скотину и того больше – убежит в деревню, в прохладу базы, и позора не оберешься. Да и бригадир своё скажет – огреет черенком вил, а это тебе не погонялка. И я дал волю быку. Он даже затрусил полурысцой – откуда силы взялись. Я едва держался, уцепившись за выпирающий загривок, и невольно застонал. Тужурка не больно помогла, и высоко выпирающие позвонки до ссадин натерли мне мягкие места.

Пока я спутывал быка, показался из кустов Антоха и, хромая, двинулся к стану.

Я нашел матушку в тени дуплистой ракиты, и она подала мне миску причитающейся из общего котла каши, сваренной на молоке.

Пока я ел, подковылял к нам Антоха с такой же миской каши.

– Сильно ушибся? – тихонько, чтобы не услышала матушка, спросил я.

– Не-ее, чирей на ноге срезало, как ножом, кровище бежало, еле остановил листом подорожника…

Где-то взвизгивали и смеялись девчата. Хохотали парни призывного возраста. Они или обливались водой, или просто дурачились. Но я уже проваливался куда-то, охваченный неотъемным сном, с какой-то тихой радостью в мыслях и душевным успокоением.

3

В углу огородика, в котором мы сажали овощи, шныряла по пряслам серенькая, с синим галстуком на горле, варакушка-огородница. У неё вывелись птенцы, и она беспокоилась за них, хотя я и ходил по огородику каждый день, поливая огурцы и капусту. «Вот ведь маленькая птичка, а как тревожится за своих детей, – думалось мне, – попуще людского».

– Эй, ты где? – раздалось с улицы, прервав мои философские размышления. – Выйди-ка на разговор.

Голос был вроде знакомый, но чей – не угадывалось. Вылив из ведра воду на грядку, я пошел за ограду. У ворот стояли Паша и Славик. Мы не виделись со Славиком давно, и это его голос я не узнал сразу.