Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 104

Столько сразу мало понятного. Я и переварить всего не успел, как дед скрылся за дверью. Мучайся теперь – не мучайся, а жди, когда он вернется и расскажет, что к чему.

Лишь вечером выяснилось, что эвакуированные испугались стаи волков, появившейся в степи неподалеку от тех мест, где они работали.

– А что за канава? – приставал я к деду с вопросами. – И как её бьют в такой мороз – земля, что камень?

– Я же тебе говорил про канаву – вода по ней должна пойти в соседнее озеро, чтобы торф обнажился. А долбят землю ломами и кирками. Нелегко, но, видно, надо. Да и кое-что им платят – иначе, как жить без хозяйства. Все с купли.

– Кому там бить эту канаву, – вмешалась в разговор матушка. – Одни женщины да подростки со стариками. Да и побудь-ка целый день на морозе. Похуже той блокады будет.

– Им дрова подвозят. Костры жгут – сами греются и землю греют, чтоб хоть немного отошла. Выстоять можно. Не под бомбами и снарядами в голоде, – пояснил дед. – Им и паек кое-какой выдают. А еще неизвестно, каково нам будет…

Разговоры, разговоры. А я представил широкую заозерную степь и горстку людей, копошившихся возле дымного костра, ломы, лопаты… И вдруг волки из-за кустов, целая стая. Подростки-то побегут, а как другие?..

Вопросы, вопросы. Ни конца им – ни полного ответа. И я решил сходить к Паше со Славиком – уж они-то наверняка кое-что про ту работу знают.

А через несколько дней посветлели у взрослых лица, повеселели голоса – наши разбили немцев пол Сталинградом.

– Шибко-то радоваться рановато, – высказал своё мнение об этой победе дед, – германец еще силен, еще воевать да воевать придется. То, что мы его сломаем, я не сомневался с самого начала, но кровушки людской еще прольется ох как много.

Тем не менее настроение взрослых и нас, малолеток, как-то зацепило, и хотелось стремиться куда-то к еще более светлому горизонту, к высокой учебе с полной отдачей своих способностей.

Глава 4. Недоимка

1

Густо затекли синевой окна, когда мы выбрались из дома. Слабо мерцали звезды на побледневшем небе, и глухо стучала под ногами схваченная морозцем земля, пестрая от запавших в тайники остатков снега и оловянных разводьев подстывших луж. Все, что натопило ярое солнце за долгий весенний день, было сковано ночным возвратом зазимья.

Кольша нес ружье. Я – манишку. Так называлась нехитрое устройство, похожее на большое кленовое семя, сделанное из глиняного шарика, обмотанного белой тряпицей, и двух тоже белых перьев гусиного крыла, воткнутых в шарик под углом друг к другу. В кармане у меня еще лежал клубок старой бельевой веревки, за которую предполагалось привязывать манишку.

Шли мы на какие-то гари, где токовали куропачи и которых, по словам Кольши, там водилось уйма. По давно принятой договоренности мы молчали, придаваясь каждый своим размышлениям и воспринимая живой мир единолично. Пока мы, обходя разливы и лужи, дошли до леса, он весь высветился чистым зоревым наплывом, окрасившим сзади нас небо густым румянцем. Ночной морозец отлетел и почти не ощущался. Глубоко в чащах завязли остатки сугробов, закраины которых блестели тонким ледком, накрывшим талые воды. По травянистым гривам, тянувшимся в междулесье, бугровым плешинам обходили мы затекшие весенним роспуском места. Неопределенные тонкие звуки поплыли в лесных просторах, когда мы остановились на опушке редколесья, за которым плотными валами рдели кустарники.