Читать «Теплый берег» онлайн - страница 25
Эсфирь Яковлевна Цюрупа
— Салага, — говорит она своим нежным голоском, — давай обмен, а? Ты мне — вон ту шариковую ручку, а я тебе — за нее столько, сколько она стоит. Договорились?
Выкладывает на прилавок монеты и смеется. И чего дразнится? Называет салагой! Выходит, он совсем еще мелкота? Подумаешь, сама не больно взрослая. Ушла. Ну и до свидания!
Он будет считать, как Лев-Лев: отдельно белые, отдельно желтые. И записывать, сколько руб., сколько коп.
Считал, считал, вышло 15 рублей 97 копеек. Сбился?
«Видела бы, как он делает стойку на руках, не стала бы звать его салагой…»
Выкладывает столбиками — пятаки, трешки и двушки.
Выложил. Сосчитал. Опять 15 рублей 97 копеек. Лишние. Откуда лишние? Но ведь лишние лучше, чем недостача. Лев-Лев скажет: «Молодец, не проторговался».
— Э, приветик! Продавец, продай карандаш!
Под жокейкой, утыканной значками, улыбающаяся физиономия Вяча. Будто они не насадили друг другу синяков. Такой уж человек Вяч, Лесин приятель-неприятель, все с него как с гуся вода.
Продавец протягивает карандаш.
— За так? Или за деньги? Ладно, получай, воображала. Много наторговал?
— Много, даже девяносто семь копеек лишние, — простодушно отвечает Лесь.
— Как это ты словчил?
Лесь сердится:
— Я не ловчил. Они сами оказались.
Вяч радостно таращит свои голубые, навыкате, глаза:
— Во, чудак! Чего ж ты злишься? Свои три копейки у тебя есть? Клади их в кассу, а рубль бери!
— Он же чужой!
— Он ничей. Вот тебе первый рубль матери на туфли. — Вяч видит растерянный взгляд Леся. — Точно тебе говорю, ничей! Я сколько раз с матерью на рынке фруктами торговал. Уж если кто сдачу забудет, летит назад как угорелый: то да се, да вы не сдали, будто я виноват, что он рассеянный.
— Может, за ними кто вернется, я подожду, — говорит Лесь.
— Жди на здоровье, дело хозяйское. — Заложив карандаш за ухо, Вяч отправляется дальше.
Время идет. Никто сдачу не спрашивает.
…Если положить свои три копейки — получится целый рубль, лишний, ничей…
— Как дела? — кричит Жора Король. — В порядке?
Лесь кивает. Он и сам не знает, как у него дела — в порядке или нет. 97 копеек лежат. «Я хочу их отдать, хочу! Если хоть кто-нибудь придет и спросит, я сразу отдам». Но никто не приходит. Скоро на обед закрывать.
Останавливается немолодой человек, голова обрита наголо. Над карманом белого кителя — дырочки от орденов.
— Вон тут какой киоскер! Молодец. Мать подменяешь, отца?
— Не-а. Просто знакомого.
Человек рассматривает журналы, а Лесь — человека; бровь у него чудная, наполовину черная, наполовину седая. Поперек шрам.
— Дай, дружище, «За рубежом». Спасибо. Очень у тебя красивый киоск, стеклянный. — Его оживленные глаза радостно оглядывают все вокруг, рассеченная бровь вздрагивает. — И набережная стала красавица, новые отели, магазины. Я помню ее в развалинах, а где дом уцелел — стекла заклеены бумагой крест-накрест, а витрины завалены мешками с песком… Давно я тут не был. Тридцать лет… — Поглядел в лицо Леся, рассмеялся: — Тебе кажется, это в каменном веке?
Ну, не в каменном, а все равно очень давно…