Читать «Понедельник — пятница» онлайн - страница 2

Евгений Всеволодович Воеводин

Странно, никогда прежде полет лебединых стай здесь, над самым Ленинградом, не волновал Храмцова так, как взволновал сейчас. Или это уже возраст? Может быть, человек, перевалив за сорок, становится сентиментальным? Храмцов провожал этот клин глазами, слушал, как быстро затихают голоса, — видение исчезло, и снова только вода шуршит у борта да внизу, в кают-компании, играет музыка…

Потом он понял, почему не ушел сегодня с палубы, и отчего нет обычного неприятного чувства одиночества, и почему разволновался, увидев летящих лебедей. Ты счастлив, вот и все. Себе-то нечего врать! Никто не заставляет тебя забыть прошлое, наоборот, человек без прошлого, каким бы тяжелым оно ни было, неизбежно беднее душой.

— Храмцов! Где ты?

— Здесь.

— Дымишь? — Снизу показалась лысая голова, потом плечи с полупогончиками. — Пошел бы ты вздремнуть, — сказал Митрич. — Сегодня по каналу часов шесть тащиться, не меньше.

Митрич оглянулся и даже помахал рукой, как обычно разгоняют табачный дым, словно пытался разогнать этот туман.

— Все равно не уснуть, — сказал Храмцов. — Натопили, дьяволы, дышать нечем.

Митрич кивнул: действительно, жарковато малость. А туманище-то здоровый, и явно к холоду — еще не прошел ладожский лед. В Ленинграде всегда холодает, когда идет ладожский лед. Стало быть…

Храмцов тоже кивнул. Стало быть, снова будет беда с буйками. Этой весной несколько буйков-мигалок сорвало льдами, суда приходилось проводить на сплошной интуиции. Это чудо, что не было ни одной аварии.

— Иди, простудишься. Я-то в куртке.

Голова Митрича покрутилась еще немного и нырнула в белесый разлив. «Приходил посмотреть, как я тут», — подумал Храмцов. Ему было легко и спокойно — так, как бывает после долгой и трудной болезни, когда все кругом кажется необыкновенно радостным и будто увиденным внове.

Он отогнул рукав куртки и поглядел на часы — без трех минут пять. Может, на самом деле пойти и вздремнуть малость? Проводка будет трудной. Но он знал, что ему не уснуть, — так стоит ли валяться, ворочаться с боку на бок в душной каюте?

Впервые он попал в порт мальчишкой, в тридцать седьмом. Все было незнакомым и огромным. Он никогда не видел так близко морские корабли, которые стояли, как дома вдоль улиц. А у проходной висел портрет отца, швартовщика. Он увидел этот портрет и закричал ребятам: «Смотрите, это мой…» На него прикрикнула пионервожатая: нечего глазеть по сторонам и сбивать шаг. Левой, левой!..

В памяти осталось немногое. Ветер, треплющий флаги. Бьют барабаны, играет оркестр, а с трапа сыплется ребятня, мальчишки и девчонки в «республиканках» с красными кисточками: «Рот фронт!», «Но пасаран!», «Салудо, компаньеро!». И ветер, и музыка, и эти слова слились в его памяти во что-то единое и очень светлое. Испанских ребят увезли на автобусах, а наши шагали обратно и пели: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!» И он тоже пел, вернее кричал во все горло, потому что слуха у него не было никакого. Ему было радостно оттого, что хорошо доехали испанские ребята, и что портрет отца висит у проходной, и что завтра он, Володька Храмцов, конечно же, будет готов к походу…