Читать «Права человека» онлайн - страница 7

Томас Пейн

Когда эта речь попала в руки доктора Франклина, находившегося в то время во Франции, он попросил графа Верженна напечатать ее во французской «Gazette», но так и не получил согласия. Дело в том, что граф Верженн был у себя на родине аристократическим деспотом и точно так же боялся примера американской революции во Франции, как теперь некоторые лица боятся примера Французской революции в Англии; дань страху, которую платит мистер Берк (ибо его книгу следует рассматривать именно в этом свете), представляет полную параллель отказу графа Верженна. Но возвращаюсь к более подробному рассмотрению его труда.

«Мы видели, — говорит мистер Берк, — как французы взбунтовались против своего кроткого и законного монарха — с такой яростью, буйством и злобой, каких не проявлял доселе ни один известный нам народ, восставший против самого беззаконного узурпатора или самого кровожадного тирана». — Вот один из бесчисленных примеров того, как мистер Берк проявляет свою неосведомленность насчет истоков и принципов Французской революции.

Нация восстала не против Людовика XVI, а против деспотических принципов правления. Эти принципы исходили не от него, они были заложены в учреждении, созданном много столетий тому назад; они укоренились слишком глубоко, чтобы их можно было (просто) удалить; Авгиевы конюшни паразитов и грабителей были столь чудовищно грязны, что их нельзя было очистить каким-либо иным способом, кроме полной и всеобщей революции.

Когда необходимо совершить что-либо, то следует отдаться делу всей душой и сердцем, или уж не браться за него. И вот подобный кризис наступил; надо было выбирать одно из двух — или действовать решительно и мужественно, или ничего не делать.

Было известно, что король — друг нации, и это обстоятельство благоприятствовало революции. Пожалуй, из всех людей, которых с детских лет готовили к тому, чтобы стать абсолютными монархами, не было еще ни одного, который был бы так мало склонен осуществлять эту форму власти, как нынешний король Франции. Но принципы самого правления оставались прежними. Монарх и монархия существовали отдельно и независимо друг от друга, восстание и последовавшая за ним революция были направлены против упрочившегося деспотизма последней, а не против личности или принципов первого.