Читать «Мю Цефея. Переломный момент» онлайн - страница 140
Мария Гинзбург
Куда более логичным оказался мир Андрея Круза, который он нарисовал в «Эпохе мертвых» (2009), хотя и тут реалистичная причина кризиса оказалась заменена маловероятной эпидемией. Заразившиеся люди после смерти становятся классическими ходячими мертвецами-зомби. Если же они еще будут есть плоть других людей, то начнут морфировать во всевозможных чудовищ. Главные герои движутся из пункта А в пункт Б, собирают оружие и патроны, созерцают апокалиптические пейзажи и расстреливают толпы живых мертвецов. Еще они творят, как умеют, справедливые дела. Круз воспроизвел образ народного героя-разбойника с упором на собирательство — его персонажи буквально помешаны на улучшении экипировки. Еще в мире «Эпохи мертвых» проглядывают личные обиды автора: вынужденный отъезд, практически бегство Круза в Испанию из-за хозяйственного конфликта отобразился презрением к государству и особенно к правоохранительным структурам. Самая лучшая, человечная организация — низовая. На уровне семьи и боевого товарищества. А самый лучший бизнес — это простая сделка «ты мне — я тебе».
Авторы, которые продолжили развивать мир «Эпохи мертвых», попытались рациональнее подойти к вопросу «как нам жить после нашествия зомби?». У Николая Берга в тетралогии «Крепость живых» (2011—2012) вопрос о самоорганизации, создании новых поселений и восстановлении ну хоть какой-то экономики рассмотрен на примере катастрофы в Санкт-Петербурге. Необходимость в государстве, которое только и может побороть разнообразных бандитов, сектантов-людоедов и хотя бы отсрочить голод, демонстрируется более чем ярко. Интересная черта персонажей — постоянные воспоминания о прежних войнах, потрясениях и голодовках. Эпидемия некровируса рассматривается Бергом как одна из множества непохожих, но тоже ужасных катастроф, и с помощью исторических рецепций автор пытается сконструировать путь к возрождению человечества…
В современной российской развлекательной литературе очень широко представлены антиутопические циклы, которые легко можно объединить не по конкретике фантастических образов, а по их коммерческому характеру. Авторы претендуют на рекламную кампанию, которая может резко поднять продажи их текстов.
Скажем, Сурен Цормудян в цикле «Второго шанса не будет» (2010—2012) описывает поездку через всю Россию, в которой теперь царствуют снега, хозяйственный упадок, мунтанты и редкие технологически продвинутые общины. Двадцать лет назад была ядерная война… По сути, Цормудян новеллизировал «дорожное кино» в посткатастрофических декорациях. Книги полны заимствований, действуют в них чрезвычайно удачливые персонажи, и сюжет весьма динамичен — просто данному циклу не повезло, и он остался без рекламного бюджета.
Было бы ошибкой представлять российскую антиутопию исключительно в образе природной или же социальной катастрофы. В последние годы авторы начали присматриваться к третьему блоку ступеней на лестнице Данте. Фантасты в России, отойдя от страха катастрофы или же тотального предательства, начали осознавать угрозы, которые таит прогресс. Можно не проиграть войну, не окуклиться в гордой самоизоляции, но неожиданно для себя создать такие технологии, открыть такие новые возможности, от которых всем станет тошно. Экологические страхи преимущественно остались в 80-х: человечество научилось восстанавливать экоценозы, и уже сейчас ясно, что если не будет социальной катастрофы, то сберегут и окружающую среду.