Читать «Рассказ об одной экспедиции» онлайн - страница 34

Я ответил, что это серьезное решение и принимать его он должен сам.

Джурбай сидел молча, а я лежал и думал, почему его, прожившего всю жизнь в столице, тянет на Памир? Я долго размышлял и решил, что ему хочется остаться на Памире по нескольким причинам. Во-первых, он романтик, и Памир привлекает его, во-вторых, ему здесь хотя и трудно, но тепло, даже, по-видимому, теплее, чем в Москве. На Памире в любом доме ему уступали лучшее место. К нему, когда он только приехал, приезжали знакомиться многие старики. Его мнение всегда выслушивали с самым почтительным вниманием люди гораздо старше его. Ведь он был Джурбай, сын доброго, смелого Джурбая, и он не приехал, нет, молодой Джурбай вернулся, он был в отлучке, он учился, а сейчас вернулся домой.

Незаметно я уснул. Ночь тянулась бесконечно, меня заваливало снегом, снег был сухой, он забивал рот, я пытался кричать и не мог.

Утро. Одеваюсь с чужой помощью.- Помогая мне, Джурбай все время бормочет:

- Где же все-таки мои бычки? Где эти канальи?

- Сам знаешь,- говорит начальник,-уйти за границу они не могли, значит, скорее всего перевалили через хребет и пасутся где-то на том склоне. Вообще говоря, если вылезти на гребень хребта, то оттуда сразу увидишь, где стадо. Ну, да что говорить, залезть на гребень и летом очень трудно, а зимой и вовсе невозможно.

Джурбай очень внимательно все это выслушивает:

- Видимо, так и есть, надо ехать,- и он лезет в кузов машины.

Я с трудом забираюсь в кабинку. Мы трогаемся. Справа тянется заснеженный склон хребта, слева - светлая речка, а перед ней забор из колючей проволоки. Это граница. За речкой, которую можно перейти, закатав штаны,- Афганистан. На , земле, на траве, даже на колючей проволоке снег. Все неподвижно, только над самой землей вниз по долине летят стайки птиц.

Снег, снег и снег… Гудит машина. Проходит час, второй, третий, мы все едем и едем. Все бело!

Эта дорога кажется мне продолжением ночных кошмаров.

Мы остановились, кто-то застучал по кабинке. Я опустил стекло, у кабинки стоит Салом.

- Знаете,- говорит он,- с Валей плохо, по-моему, он болен, а хорохорится, говорит, ерунда.

- А ну, давайте его сюда!

Неохотно вылез из кузова Валя.

Кладу ему руку на лицо. Даже несмотря -на то что у меня самого высокая температура, чувствую, что он горит.

- Давно это?

- Да не знаю, видимо, после той прогулки под снегом.

Мы сияли полушубки и втроем поместились в кабине. Обсамат с сомнением посмотрел на мои колени, прижатые к ручному тормозу и к рычагам переключения передач, но ничего не сказал.

Мне было плохо. И белая качающаяся пелена, и шум мотора, и горячий пол кабины, и отвратительный запах бензина - все превратилось в какой-то бесконечно длящийся бред.

Валя в полузабытьи. Он то приваливался ко мне с закрытыми глазами, то с каким-то ошеломленным видом озирался кругом, а потом его голова начинала стучать по стволам ружья, которое он упорно держал между колен, не соглашаясь никому отдать.

Шлагбаум около следующей заставы. Подошел начальник. Лицо мокрое от пота, он задыхается, видно, бежал от самого дома. Это наш старый друг, его предупредили, что я заболел и что поеду мимо.