Читать «Крепче брони» онлайн - страница 101

Петр Почиталкин был незаурядной, обаятельной личностью. С ним всегда приятно было поговорить. Скромный, тихий, уравновешенный, он не любил говорить о себе, а больше всего говорил о людях, которые его окружали, и прежде всего — о хороших.

О Лаврентии Луханине следует сказать особо. Прошлое всех бойцов взвода автоматчиков, как и взвода разведчиков, не вызывало никаких сомнений. Все они честно работали на заводах, фабриках, промыслах, в колхозах и совхозах, а некоторые на руководящей работе.

И только Луханин до войны несколько лет просидел в тюрьме. Попав под влияние окружавших его дурных людей, он занимался воровством, потом принял участие во взломе денежного ящика в банке, избил милиционера. В конце концов был пойман. Вернулся из тюрьмы перед началом войны и добровольно изъявил желание пойти на фронт.

С первых дней войны он был на фронте. Увидев чудовищные преступления гитлеровцев, Лаврентий возненавидел фашистов и сражался геройски. В короткий срок дослужился до звания старшины.

Не раз он ходил во вражеский тыл, доставал ценные сведения, крепко разил врагов из своего автомата. Как-то, вспоминая свое прошлое, он с горечью сказал:

— Плохо вел себя, очень плохо. Но я возмещу Родине за доверие, которое она мне оказала.

Свое слово он держал. Автоматчики с уважением относились к нему, как бывалому воину, очень внимательно прислушивались к его советам.

Вот и на высоте, в неслыханной схватке, он проявил себя геройски, истребил много фашистов и в числе первых во взводе уничтожил вражеский танк.

…После короткого затишья молчание в окопах было прервано. Люди стали рассуждать о том, что они сделали. Постепенно собрались все в одном, самом глубоком окопе.

— Ну, что хлопцы, повоевали? — первым нарушил молчание Андрей Рудых. — Чего носы повесили? Или недовольны чем? Или невесело вам?

— Было дело под Полтавой, — проговорил еще кто-то.

— Не под Полтавой, а под Россошкой, — поправил Кондрат Титов.

— Скажу по совести, ребята, первый танк я поджег со страха, — признался Василий Матющенко. — Как увидел, сколько танков идет, подумал: «Ну, конец!» Когда вы приняли решение не отступать, а принять бой, показалось, что, наверное, я один такой трусливый, и решил держаться как все.

— А ты, Вася, почаще так трусь, как в этом бою. У тебя неплохо получается, — заметил Виктор Мезенцев.

— Это что, — вмешался в разговор Михаил Толкачев. — А моего земляка Павла страх даже вылечил.

— Ну зачем так говоришь? — запротестовал Павел.

— Верно, верно, — настаивал Толкачев. — До боя у него живот болел. Как начался бой, гляжу, Назаренко поднялся и винтовку схватил, стрелять начал. Куда болезнь девалась?

— Да не от страха я начал стрелять, — обиделся Назаренко.

— Верю, верю, Павлушка. Я пошутил, — уже серьезно сказал Толкачев.

— А хоть и от страха! Что ж тут такого! — вступил в разговор стоявший рядом наблюдатель Семен Калита. — Парень он молодой. Помирать-то кому охота. Вот, помню, до войны сочинение Макаренко читал. Что писал? Что храбрый не тот, кто не боится, а тот, кто умеет свою трусость победить. И верно писал. А вы думаете, я не боялся? Вот побожусь, если хотите. И в тайге, когда ходил на медведя, тоже боялся. Ну, конечно, тайгу нельзя сравнивать с фронтом. Тут дело серьезнее. И никому не поверю, кто говорит, что в бою не было страха. Но страх страху рознь. Как понимаю, одного страх ведет к мысли, что он должен сделать, чтобы преодолеть его. Так вот со мной случилось. А другого страх ведет в кусты…