Читать «От тьмы – к свету. Введение в эволюционное науковедение» онлайн - страница 208

Несмотря на то, что мы привыкли считать вопрос о смысле жизни философским, на самом деле, этот вопрос следует считать не философским, а этическим. Дело философии, как учил Г. Спенсер, состоит в построении целостной эволюционной картины мира, тогда как дело этики – исследование вопросов, связанных только с одной из сфер духовной культуры – нравственностью. Среди этих вопросов на первом месте стоит вопрос о смысле жизни. Считать этот вопрос философским значит сводить философию к этике.

4.2.1. 3. Неопозитивизм

Центральная фигура в этом направлении – Людвиг Витгенштейн (1889–1951). Он начинает свой «Логико-философский трактат» (1921) с тезиса о мире. «Мир, – провозглашает он, – есть всё, что происходит» (Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М., 1994. С. 5).

Казалось бы, мы слышим здесь голос истинного философа, поскольку его хозяин ставит здесь вопрос о подлинном предмете философии – объективном мире. Но уже в следующем предложении он явно сужает пока ещё объективное представление о мире: «Мир – целокупность фактов, а не предметов». Мысль Л. Витгенштейна, однако, движется ещё дальше: в пятом предложении трактата мы уже читаем: «Мир – это факты в логическом пространстве» (там же).

Мир таким образом перемещается у Л. Витгенштейна из объективной сферы в субъективную. Читатель его трактата в связи с этим вправе рассуждать приблизительно так: под миром Л. Витгенштейн на самом деле имеет в виду не мир как таковой, а его логико-философскую модель. Возникает вопрос: каким содержанием наполнена эта модель? Содержит ли она философскую картину мира? Этот вопрос здесь тем более уместен, что австрийский учёный пользовался термином «картина мира». Он писал: «Целокупность истинных мыслей – картина мира» (там же. С. 10).

Чтение анализируемого трактата показывает, что намерение «набросать какую-либо картину мира» (там же. С. 7) у его автора всё-таки было, но это намерение вылилось у него, как ни странно, в критику повседневного языка. Именно в повседневном языке он усматривал основной источник ошибок, «которыми полна вся философия» (там же. С. 15).

«Повседневный язык, – писал Л. Витгенштейн, – часть человеческого устройства, и он не менее сложен, чем это устройство. Люди не в состоянии непосредственно извлечь из него логику языка. Язык переодевает мысли. Причём настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облачённой в неё мысли; дело в том, что внешняя форма одежды создавалась с совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить по ней о форме тела. Молчаливо принимаемые соглашения, служащие пониманию повседневного языка, чрезвычайно сложны. Большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны. Вот почему на вопросы такого рода вообще невозможно давать ответы, можно лишь устанавливать их бессмысленность» (там же. С. 18). Словом, почти по Ф. И. Тютчеву: «Мысль изреченная есть ложь».