Читать «Вино из можжевельника» онлайн - страница 11

Вместо этого он отворачивает голову в сторону окна и хмуро молчит, сжимая руку, лежащую на столе около зажжённой свечи, в кулак.

Ольгерд бросает на него быстрый взгляд, будто чувствует каждую его мысль, и с усмешкой возвращается к рваной ране, оставленной когтями лешего. Игла тонкая, шелковая нить уже окрасилась в бурый. Боль острая и печёт до самой кости, но это заставляет чувствовать себя нормальным человеком — редкая удача для ведьмака.

— У меня много шрамов, — зачем-то произносит Ольгред. — И не всегда я их получал, когда поблизости был лекарь, готовый их обработать. Учился на себе.

— Ясно, — не отрываясь от темени за окном, отвечает Геральт.

— Могу поспорить — тебя такой историей точно не удивишь.

Да, у меня никогда не было привычки бухать и резать себя ножом, а потом трезветь и штопать свою паршивую шкуру.

Он не говорит этого, но хочется так, что скулы сводит.

Запах можжевелового дерева, заточенной стали, безумной усталости. Геральт старается дышать через раз, но всё равно чувствует его. Невозможно не чувствовать то, что само продирается в ушибленные лёгкие.

— Зачем ты пришёл?

Ольгерд делает последний стежок.

— А зачем люди приходят?

— Когда им что-то от меня нужно. Когда они хотят меня убить.

Они встречаются взглядом.

Теперь кажется, что сверлящий взгляд синих глаз хочет вскрыть черепную коробку, но это быстро проходит. Что бы ни почувствовал Ольгерд, он берёт себя в руки. Прочищает горло. Держать лицо — это умение, которое он всосал с молоком матери. Что бы ни случилось — злишься ты, радуешься, умираешь, — ты держишь лицо.

Он берёт дорожный нож, осторожно отсекает оставшуюся нитку с иглой на конце и откидывается на жесткую спинку деревянного стула. Складывает руки на груди.

Смотрит внимательно и хмурит брови.

— Знаешь, ты мог бы просто сказать, что не любишь, когда друзья дарят тебе вино.

Геральт смотрит на него в ответ и подается вперед, опирается локтями о колени. Между ними стол и, под этим открытым вниманием фон Эверека, злость куда-то девается. Словно деформируется в глупую и странную пустоту.

— Это просто было ни к чему, — устало говорит он.

Усталость сложно объяснить тем, кому ещё не перевалило за сто.

— Я так и понял, — отвечает Ольгерд, отводя глаза.

В грязной комнате корчмы он выглядит ещё более неуместно, чем в стенах своего заброшенного дома. Абсолютный диссонанс. С этими его закатанными рукавами белой рубашки и плавными жестами, рассчитанными на то, чтобы их увидели, фон Эвереку самое место в огромной и светлой зале с высокими окнами и тяжелым бархатом штор. В дворянском балагане Туссента, но никак не в Темерии.

— В юности, — говорит Ольгерд, запрокидывая голову и глядя на неровный потолок, — у меня был старый отцовский том, назывался «Добрая книга». Может быть, ты слышал о таком.

Геральт смотрит на него и вспоминает, как на точно так же запрокинутое лицо падал лунный свет.

— Там была одна любопытная глава, где говорилось, что, спасая жизнь любого живого существа, ты будто… становишься для него…

Ольгерд не договаривает — замолкает.