Читать «Голос» онлайн - страница 191

– Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь. – Руки преподобного Карла плавно взмывают вверх и как бы прижимают воздух вокруг него к полу; гул в аудитории затихает. Трудно сказать, где именно он находится, но толпа, пожалуй, слишком велика для того зала Белого дома, где обычно проходят пресс-конференции. И к тому же Карл явно стоит на сцене. Может быть, это Центр Кеннеди? Или Арена Стейдж на юго-западе округа Колумбия? Уже больше года прошло с тех пор, как я в последний раз видела нечто, похожее на живое представление. Спектакли – те немногочисленные из них, которые пропускает цензура, – это либо семейные сопливые саги, изувеченные цензорами до неузнаваемости, либо нечто слишком дорогое для большинства из нас.

А Карл между тем продолжает зачитывать вслух куски из манифеста Истинных – строчку за строчкой, одно мудрое высказывание за другим. Главная тема настоящего выступления – страдание. Собственно, это одна из его любимых тем.

– Друзья, дорогие мои друзья, страдание в нашем земном мире – это неизбежная реальность. Порой мы призваны страдать во имя добрых деяний, но в данный момент вряд ли кто-то страдает сильнее, чем я. – Эффекта ради следует продолжительная пауза. Преподобный Карл любит преподносить собственные идеи не спеша – о страдании он говорит или о каких-то других вещах. – Сегодня у нас здесь объявилась заблудшая овца. – Камера наезжает, и на экране видно только его лицо, улыбающееся, но на щеках дорожки от слез; затем камера снова отъезжает, и видно, как он простирает правую руку и приглашающим жестом машет кому-то за кулисами: – А вот и наша овечка. Идите, идите сюда.

Из-за кулис справа появляется чья-то одинокая фигура. Не знаю уж, кого я ожидала увидеть. Скорее всего, пожалуй, Дэла. Или еще одну Джулию Кинг. Да кого угодно.

Но только не собственного сына.

Толпа на экране дружно ахает – если, конечно, там есть какая-то толпа; вполне возможно, что это просто монтаж, – но это «ах» заглушает взволнованное «ох», вырвавшееся из пятидесяти глоток тех, кто присутствует в лаборатории. Щурясь и моргая в слепящем свете прожекторов, Стивен, едва волоча ноги, бочком выходит в центр сцены; над ним с распростертыми руками возвышается преподобный Карл.

– Ему же всего семнадцать лет, – шепчу я Лоренцо. – Всего семнадцать!

Объяснять ничего не надо; Лоренцо не раз видел фотографии моих детей. Когда-то в давние времена этими фотографиями был заставлен буквально весь мой кабинет.

– Вот, пожалуйста, – говорит преподобный Карл, – этот юноша был пойман в таком месте, где ни одному мужчине или мальчику находиться не следует. – Он поворачивается к Стивену. – Разве это не так, сын мой?

Стивен пытается что-то сказать, затем просто кивает. Ярость кипит в каждой моей артерии, в каждой вене, и давление ее так велико, что у меня вырывается сдавленный стон.

Большую часть остальной речи Карла я пропускаю, потому что не способна слышать больше ничего, кроме стука собственного сердца, который оглушительным эхом отдается у меня в ушах. Впрочем, отдельным словам все же удается сквозь этот шум в ушах прорваться, и они свинцовыми чушками падают прямо мне в душу: «прелюбодей», «предатель», «достойный пример», «судебное разбирательство».