Читать «В окопах Сталинграда (1947, Воениздат. С иллюстрациями)» онлайн - страница 143

— Почему все так вышло? А? Помнишь, как долбали нас в сентябре? И все-таки не вышло. Почему? Почему не спихнули нас в Волгу?

У меня кружится голова — после госпиталя я все-таки слаб.

— Лисагор, объясни ему, почему. А я немножко того, прогуляюсь.

Я встаю и, шатаясь, выхожу в отверстие, бывшее, должно быть, когда-то дверью.

Какое высокое, прозрачное небо — чистое-чистое, ни облачка, ни самолета. Только ракеты. И бледная, совсем растерявшаяся звездочка среди них. И Волга — широкая, спокойная, гладкая, в одном только месте — против водокачки — не замерзла. Говорят, она никогда здесь не замерзает.

Величайшая русская артерия… Парализована, говорят… Ну и дурак! Ну и дурак! «В нескольких домах сидят еще русские. Пусть сидят. Это их личное дело…»

Вот они — эти несколько домов. Вот он — Мамаев, плоский, некрасивый. И точно прыщи — два прыща на макушке — баки… Ох, и замучили они нас! Даже сейчас противно смотреть… А за теми вот красными развалинами, — только стены, как решето, остались, — начинались позиции Родимцева, полоска в двести метров шириной… Подумать только — двести метров, каких-нибудь несчастных двести метров… Всю Белоруссию пройти, Украину, Донбасс, Калмыцкие степи и не дойти двести метров… Хо-хо!

А Чумак спрашивает — почему? Не кто-нибудь, а именно Чумак. Это мне больше всего нравится. Может быть, еще Ширяев, Фарбер спросят меня, почему? Или тот старичок-пулеметчик, который три дня пролежал у своего пулемета, отрезанный от всех, и стрелял до тех пор, пока не кончились патроны? А потом с пулеметом на берег приполз. И даже пустые коробки из-под патронов приволок. «Зачем добро бросать — пригодится». Я не помню даже его фамилию. Помню только лицо его — бородатое, с глазами-щелочками и пилоткой поперек головы. Может, он тоже спросит меня, почему? Или тот пацан-сибирячок, который все время смолку жевал? Если б жив остался, тоже, вероятно, спросил бы — почему. Лисагор рассказал мне, как он погиб. Я его всего несколько дней знал — его прислали незадолго до моего ранения. Веселый, смышленый такой, прибауточник. С двумя противотанковыми гранатами подбежал вплотную к подбитому танку и обе в амбразуру бросил…

Эх, Чумак, Чумак — матросская душа — ну и глупые же ты вопросы задаешь! Идешь сейчас ко мне и бутылка у тебя в руке, и ни черта, ни черта ты не понимаешь… Иди сюда. Иди, иди. Давай обнимемся… Мы оба с тобой выпили немножко. А пьяные всегда обнимаются. Это вовсе не сентиментальность, упаси бог… И Валегу давай. Давай-давай… Пей, оруженосец… Пей за победу. Видишь, что фрицы с городом сделали? Кирпич — и больше ничего… А мы вот живы. А город… Новый выстроим. Правда, Валега? А фрицам — капут. Вон идут, видишь, рюкзаки свои тащат и одеяла… О Берлине вспоминают, о фрау своих. Ты хочешь в Берлин, Валега? Я хочу. Ужасно хочу… И побываем мы там с тобой — увидишь. Обязательно побываем. По дороге только в Киев забежим на минутку, на стариков моих посмотреть. Хорошие они у меня, старики, ей-богу… Давай выпьем за них — есть там еще, Чумак?

И мы пьем. За стариков пьем, за Киев, за Берлин и еще за что-то, не помню уже за что. А кругом все стреляют и стреляют, и небо совсем уже фиолетовое, и визжат ракеты, и где-то совсем рядом наяривает кто-то на балалайке «барыню»…