Читать «Чёрные лебеди» онлайн - страница 107

Праворукий открыл глаза, кривясь, покосился на ноющее плечо, откуда в ворохе окровавленных тряпок торчал обрубок стрелы.

— Ну как… кхех…? — услышал рядом сухой кашель.

— Есть чего пожрать? — рыкнул, не удостоив вопрос ответом. Свой голос не узнал — слабый, срывающийся, похожий на овечье блеяние. Он и себя-то узнавал с трудом, лежащего на настоящей кровати в комнате, где не воняло трупной гнилью и испражнениями. Одно это уже обязывало относиться к собеседнику с уважением. Но от вежливого обращения Праворукий отвык.

— Ты кто? — бросил незнакомцу без тени почтения.

— Вот и славно! — радостно воскликнул тот, не обращая внимания на откровенное хамство, — значится, будешь и дальше небо коптить. Погоди пока с едой. — Поднялся и крикнул в дверной проём: — Терезита! Неси кетгут и иглу!

Затем вышел, но тотчас вернулся с деревянной коробкой, полотенцами и полным кувшином воды.

— Придется потерпеть, — просипел басом, поставив принесённое перед кроватью. — Я сделаю это поаккуратней, нежели ты тогда, но приятного будет маловато.

Праворукий не слушал. Он прислушивался к своей боли — то мерно пульсирующей в такт биению сердца, то уныло протяжной, похожей на непрекращающийся за окном мерзкий дождь, такой же, как и вся его проклятая жизнь.

Хозяин упёрся ладонью Праворукому в изрисованную наколками грудь, ухватился за торчащий обломок, и потянул уверенно и сильно, бурча тем же насмешливым басом:

— Я тебя уж похоронил, было дело. Теперь изволь отдавать концы только за большие деньжищи, которых у тебя отродясь не было, и верно, никогда не будет.

«Что он несёт?» — успел подумать Праворукий, пока боль не стала невыносимой. Сквозь марево различил склонившийся размытый силуэт, почувствовал острое жало иглы, вгрызающееся в пылающее плечо и ноющее подёргивание от неумело затягиваемых узелков. Плечо горело, словно к нему приложили раскалённый прут.

В тумане бессвязных воспоминаний слышались ленивые покрикивания Кху, удары кнута, гомон чаек за кормой, безжалостно палящее солнце и протяжная песнь гребцов. Уж лучше навсегда прирасти к мокрой от солёных брызг корабельной банке, срастись руками с тяжёлым ненавистным веслом. Сквозь пелену беспамятства слышался детский смех. Временами, сменяя друг друга, возникали видения — то худощавая фигура Гелара с книгой в тонких руках, то налитые желанием губы ненасытной Еринии, то одновременно и проницательные и наивные глаза господина Бернади. Но чаще виделись протянутые сквозь бушующее штормовое море, хрупкие детские ручонки и взгляд мальчишеских глаз, изумлённый безгранично желающий жить.

Слух различил голос северянина: «Воистину, гордец, победивший гордыню, станет велик».

Он не знал, сколько пробыл в таком состоянии, но сознание стало возвращаться, вытесняя болезненный бред. Боль нехотя оставляла его, будто осознав, что всё предпринятое ею оказалось тщетным, и он, Праворукий, снова может обходиться без неё. Это было неправдой. Теперь он не представлял, как обходиться без боли. Удивительно, но жить с ней казалось легче. И лучше. По крайней мере, в последнее время. Став неизменной спутницей, физическая боль притупляла боль душевную, помогая дальше влачить эту никчемную жизнь.