Читать «Вкратце жизнь» онлайн - страница 93

С тех пор на эту песню челюсть отзывается рефлекторно.

Наконец самолет приземлился. Хватило сил перетащиться в рейсовый автобус, направлявшийся в Академгородок. Упершись лбом в стекло, отключился сразу.

Открыл глаза – светает.

За окнами автобуса ничего. То есть абсолютно ничего. Ни будки какой. Ни телеграфного столба. Снег. Только снег. Ничего, кроме снега – до снегом же очерченной линии горизонта. Скула и даль. Гарсиа Лорка здесь не был, но все про нас понял.

Скула напомнила про зуб, он заныл с новой силой.

3

Номера в гостинице были типовые, двухместные. Я оказался последним приехавшим и к тому же нечетным участником фестиваля. Выбора не оставалось. Подселили в номер к хмурому мужику, не имевшему никакого отношения к местным литературным затеям.

Соседство оказалось необременительным. Наши жизненные циклы не совпадали. Утром он вставал, собирался, уходил – я еще спал. Ночью, когда я возвращался с поэтических бдений и последующих возлияний, – он уже спал.

Вообще-то утром, когда он уходил, я не совсем спал. Голова трещала, поднять ее или хотя бы веки не было никакой возможности. Сквозь неподъемные веки я смутно различал странные манипуляции соседа.

Каждое утро он распечатывал на своей кровати пакет с новой рубашкой. Аккуратно вынимал фабричную картонку из-под воротника, вытаскивал булавки, которыми были заколоты рукава, отрезал бирку. Затем открывал коробку с новыми завернутыми в папиросную бумагу кроссовками, доставал, разворачивал. Одевался-обувался и уходил на завтрак.

Я снова вырубался и просыпался от вновь возникавшего назойливого шуршания в районе его кровати. Вернувшись с завтрака, сосед распаковывал новые пакеты и коробки с рубашками, галстуками, брюками, ботинками, отрезал бирки и ценники, переодевался и уходил.

4

Про таинственного соседа рассказал Пригову и Друку:

– Ваши версии, коллеги?

– Вор в законе, только что вышел. Домой едет, – уверенно диагностировал Пригов, подтвердив мои худшие предположения. – Отмотал срок, входит в новую реальность. Пока сидел, ему все свеженькое, фирменное приготовили.

– Точно, – мрачно поддакнул Друк, – рецидивист. Свежачок ему нужен, не пиджачок. Зарежет еще.

Выступления помнятся смутно. Чтения шли непрерывно, нон-стоп, но не поэтому. Жители интеллигентного Академгородка и даже разношерстного Новосибирска готовы были слушать непривычные стихи, но не готовы были к малейшему отступлению столичных пришельцев от поведенческого канона носителей бренда “русская поэзия”.

Пригов не пил вообще, Друк напивался сразу. Быть всегда поддатым лицом торговой марки выпало мне. Ситуация отягощалась горбачевским сухим законом. После выступлений мы оказывались в самых разных местах, но одно было неизменно: научно разведенный спирт в типовых плоских бутылках (контрабанда местного химического института).

Подпольный спирт имел особый привкус запретности. Как андеграундная поэзия.

Безжалостный стихотворно-алкогольный марафон приводил к перманентному выпадению из памяти строк. И тогда подсказывали из зала. Ни у кого из нас не было еще ни напечатанных книг, ни журнальных подборок, ничего не было – и строки подсказывали из зала. И ни у кого из нас еще не было понимания, что это – удивительно.