Читать «Как устроен мир» онлайн - страница 193

Корр.: А как быть с обвинением, что ваша книга перегружена фактами и цитатами? Здорово они вас прихватили! Если не приводить фактов, то…

Не одного меня: в этом уличают любого критика слева. Не обвешиваешь сносками каждое слово, не приводишь источники — значит, лжешь. Обвешиваешь — ты несносный педант. В относительно свободном обществе есть множество способов достичь описанных Оруэллом целей

Что в наших силах

Признаки прогресса (и наоборот)

Корр.: В последние двадцать — тридцать лет стал обычным новый подход к правам секс-меньшинств, курению, пьянству, оружию, правам животных, вегетарианству и т. д. В других сферах все осталось по-прежнему.

Теперь общество гораздо цивилизованнее, чем тридцать лет назад. Творится много безумств, но в целом в стране происходит явное улучшение в смысле уровня толерантности и понимания, гораздо шире признаются права других людей, разнообразие, необходимость не давать спуску проявлениям угнетения, жертвой, свидетелем или участником которых вы становитесь.

Нет более драматической иллюстрации к этому, чем отношение к первородному греху американского общества — истреблению коренного населения. Отцы-основатели, бывало, осуждали его по прошествии длительного времени после собственного участия в нем, но потом об этом почти не говорили, и так до 1960-х годов.

Когда я был ребенком, мы играли в ковбоев и индейцев (я и в детстве слыл радикалом). Мои дети без этого уже обходились, не говоря о внуках.

Размышляя о переменах, я начинаю подозревать, что истеричная политкорректность стала во многом результатом уныния по причине того, что в 1992 году уже нельзя было отпраздновать 500-летие высадки Колумба в Новом Свете так, как можно было бы это сделать лет тридцать назад. Сейчас гораздо лучше понимают, что тогда происходило.

Я не говорю, что теперь все прекрасно, но улучшения налицо практически в любой сфере. В XVIII веке люди поступали друг с другом ужасно. Спустя столетие права трудящихся в США подвергались нестерпимому ущемлению.

Даже пол века назад дела были плохи. На Юге продолжалось непристойное угнетение чернокожих. Возможности женщин оставались резко ограниченными. В высших классах процветал антисемитизм. Список можно продолжить.

В 1950 году, когда я пришел в Гарвардский университет, там почти не было преподавателей-евреев. Когда мы с женой искали там дом, риелторы говорили, что там, где нам нравилось, «будет некомфортно». К черным, ясное дело, относились гораздо хуже.

1890-е годы — «веселые девяностые» — для рабочих запада Пенсильвании были совсем не веселыми. Их нещадно тиранил великий пацифист Эндрю Карнеги, вызывавший в Хомстед (и в другие места) войска.

Только спустя лет сорок, уже в 1930-х годах, люди стали соглашаться говорить о событиях того времени. Выросшие в тех краях утверждают, что их родители (или деды-бабки) боялись об этом рассказывать до самой смерти.