Читать «Мадам будет в красном» онлайн - страница 125

Крушельницкий внимательно посмотрел фотографии. Помолчал, явно подбирая слова, откинулся на спинку стула, потер крепкими пальцами переносицу, как будто внезапно устал.

– Видите ли, я, конечно, не искусствовед, в живописи разбираюсь слабо, но думаю, что вы пришли ко мне как к эксперту совсем в другой области. Конечно, любому профану понятно, что эти работы выполнены в совершенно разном стиле. Но дело, как я понимаю, не в этом. Вот эта картина, – он протянул руку и взял со стола картинку со скрипачом, – написана психически здоровым, уравновешенным, очень глубоким человеком, способным на философские размышления и имеющим уникальный взгляд на мир. Ее автор, несомненно, тонко чувствующий, очень творческий и безумно талантливый. Это я могу сказать совершенно точно, как и то, что это действительно работа Евы Бердниковой. Она выполнена в присущей ей манере письма.

– Откуда вы знаете? – вырвалось у капитана Зубова.

– Потому что я видел другие ее работы, – спокойно ответил Крушельницкий.

Открыв ящик письменного стола, за которым сидел, он достал тонкий пластиковый фотоальбом, совсем простенький и дешевый, раскрыл его на первой странице, толкнул так, что книжица проехалась по столешнице и упала бы на пол, не подхвати ее Зубов вовремя. Но тот подхватил. В глянцевые окошечки были вставлены фотографии, сделанные с картин. Алексей машинально перелистал, остановился и начал сначала, внимательно разглядывая изображения.

Идущий по облакам путник в рубище, отчаянно пытающийся поймать сорванный ветром плащ. Большой высохший пень срубленного когда-то дерева, из которого вырастают и словно рвутся прочь три фигуры – худощавый мужчина с высоким чубом надо лбом и две маленькие девочки, очень похожие, но смотрящие в разные стороны, видимо аллюзия, отсылающая к Сергею Бердникову и двум его дочерям-двойняшкам. Четыре сестры милосердия, трое со спины и боком, а одна в центре, с милым, спокойным лицом Марии Ивановны. Поднимающаяся из травы обнаженная девушка, кутающаяся в мужскую белую рубашку, Олимпиада. Упавший с коня рыцарь в доспехах, седой, старый, видимо, собирающийся окончить свой земной путь здесь, у большого, покрытого мхом валуна, и гладящего склоненную к нему морду верного белого коня.

Все картины были наполнены глубоким смыслом и от того прекрасны. На них хотелось смотреть снова и снова, разглядывать детали, угадывать спрятанные загадки, любоваться переходом цвета, передающего малейшие оттенки настроения. Да, Крушельницкий был прав. Художник, написавший эти картины, был действительно талантлив.

– Откуда это у вас? – спросил Зубов, пролистав до конца.

Крушельницкий пожал плечами.

– Взял у Марии Ивановны. Видите ли, как вы уже успели заметить, в этой семье не самые простые взаимоотношения между ее членами. Когда-то Ева увела у Олимпиады жениха. Липа тяжело это перенесла и на много лет вычеркнула свою сводную сестру из своей жизни. Но Мария Ивановна продолжала общаться с Евой. Она вырастила ее и относилась к ней, как к дочери, в том числе чувствовала свою ответственность за ее жизнь, а потому из поля своего внимания не отпускала. Конечно, она берегла чувства Липы и старалась следить, чтобы они никогда не пересекались между собой. И не рассказывала о Евиных успехах ничего. Но сама ею гордилась. По мнению Марии Ивановны, Ева была самобытной художницей. Она пыталась уговорить Анну устроить для сестры персональную выставку, но та, то ли из ревности, то ли еще по какой причине, отказала. Тогда Мария Ивановна включила свои связи. Да-да, у нее, много лет проработавшей участковым педиатром, были связи, ее бывшие пациенты и их родители. В общем, она добилась, чтобы выставку провели в областной картинной галерее. Несколько Евиных работ были куплены в частные коллекции. Одна даже уехала во Францию. У Евы, как у художницы, было большое будущее, если бы она вдруг не бросила писать.