Читать «В погоне за русским языком: заметки пользователя. Невероятные истории из жизни букв, слов и выражений» онлайн - страница 127

«Фита» стояла в алфавите на предпоследнем месте, перед «ижицей» и после еще одной гречанки «Пси» (Ѱ).

До XVIII века никаких правил, касающихся «ферта» и «фиты», в русском языке не было – все ставили их так, как им нравилось. Например, новгородцы, писавшие берестяные грамоты в XIII веке, пользовались только «фитой», а «ферта», кажется, совсем не знали. Зато через 100 лет, наоборот, пошла мода на «ферта», и про «фиту» все позабыли.

Петр I поначалу симпатизировал «фите». Вводя гражданский шрифт, он даже отменил «ферт», и в 1707–1708 годах звук «ф» в русском алфавите обозначала только «фита». Но вскоре (в 1710-м) «ферт» восстановили в правах. А позже эта буква стала теснить «фиту», и вскоре место для нее осталось в основном лишь в именах древнегреческого происхождения: Ѳеодора, Ѳеодосий, ѲилоѲей, Ѳекла и т. д. Вот почему упомянутый в стихах Минаева Ѳаддей Булгарин – русский писатель, журналист, критик, недруг Пушкина и Лермонтова – писал свое имя через «Ѳ».

Но «Ѳ» употреблялась не только в именах. Например, Пушкин пишет друзьям из Кишинева, что «берет уроки чистого аѲеизма», то есть атеизма (это слово происходит от греческого «θεο» – бог, к которому прибавлена приставка-отрицание «а»).

* * *

Противостояние «ферта» и «фиты» не раз привлекало внимание литераторов. В «Мертвых душах» Гоголя грубый Ноздрев называет своего родича Ѳетюком (это устаревшее ругательство означало «простофиля»). Тот просит: «Нет, брат, ты не ругай меня Ѳетюком», и Гоголь тут же делает примечание: «Ѳетюк – слово, обидное для мужчины, происходит от “Ѳ”, буквы, почитаемой неприличною буквою». Как жаль, что Николай Васильевич не объяснил нам, почему «фита» «почиталась неприличной»!

В повести Николая Семеновича Лескова «Очарованный странник» герой рассказывает:

– Долго очень без места ходил, а потом на Ѳиту попал, и оттого стало еще хуже.

– Как на Ѳиту? Что это значит?

– Тот покровитель, к которому я насчет карьеры был прислан, в адресный стол справщиком определил, а там у всякого справщика своя буква есть, по какой кто справке заведует. Иные буквы есть очень хорошие, как, например, буки, или покой, или како: много на них фамилиев начинается, и справщику есть доход, а меня поставили на Ѳиту. Самая ничтожная буква, очень на нее мало пишется, и то еще из тех, кои по всем видам ей принадлежат, все от нее отлынивают и лукавят: кто чуть хочет благородиться, сейчас себя самовластно вместо Ѳиты через ферт ставит. Ищешь-ищешь его под Ѳитою – только пропащая работа, а он под фертом себя проименовал. Никакой пользы нет, а сиди на службе…

Здесь названо несколько букв дореволюционной азбуки: «буки» – «б», «покой» – «п», «како» – «к». И самой неудачливой из них снова оказалась наша бедняжка «фита». На сей раз ее, девушку из старинной греческой семьи, почему-то сочли недостаточно аристократичной.

А вот один из героев повести Владимира Ивановича Даля «Бедовик» придерживался другого мнения. (Да, да, Даль писал не только словарные статьи, но и повести, и рассказы, и сказки.) Этот персонаж – Стахей Онуфриевич, живший в провинции и трудившийся «секретарем в уездом магистрате», – старался всюду заменить «ферт» «фитою», «потому что ф была, по мнению Стахея, буква вовсе неблагопристойная».