Читать «Три ялтинских зимы» онлайн - страница 44

Станислав Кононович Славич

— Ругает немцев. Жалуется, что к нему кто-то не идет. Ждет какого-то человека и просит спрятать какие-то лампы… Выслушав это, Трофимов прежде всего написал мелом на двери: «Typhus» — «Тиф». Бумажку с такой же надписью выставил в окне мастерской. Потом отправился к докторше Мохначевой. Та сказала:

— Надо изолировать.

— Имеете возможность? Замялась.

— Как бы это не пошло ему во вред. Понял: значит, тоже слышала кое-что из бреда. Впрочем, ее же первой старуха позвала к больному… Глянул остро, по-птичьи, с некоторой даже бесцеремонностью. Мохначева никак не реагировала на этот взгляд, промолчала, и стало ясно: дальше нее это не пойдет.

— А больницы-то сейчас работают?

— Инфекционная — да. Но там тифозные все вместе. Долго раздумывать не приходилось — надо идти на поклон к господину бургомистру. Нельзя ли положить в больнице как-то отдельно? Подробности Анищенкову не нужны — так проще. Андриана Ивановича устроили, но тут же свалились в тифу его дочь и мать. Лизу Михаил Васильевич попросил:

— Ты туда не ходи, чтобы не заразиться. Будешь в резерве. Кто-то должен остаться здоровым… Сам же с Мохначевой и Степаном бывал у больных постоянно. Это Мохначева сказала:

— Их в больницу нельзя — погибнут.

Решили выхаживать сами.

Если б не марки, трудно сказать, как бы и выкрутились.

Немец оказался жадным. Кто знает, может, в прежней, обычной своей жизни был он вполне приличным человеком, но сейчас возможность провернуть выгодный гешефт делала его гадким и суетливым в азартности. Михаил Васильевич продолжал ожесточенно торговаться, однако стал, вместе с тем, этого немца побаиваться.

Гауптман, поняв, что имеет дело с истинным коллекционером, каким, наверное, был и сам, добивался: покажи-де ему альбомы, дай возможность выбирать. Дудки-с!.. Трофимов хотел оставить инициативу за собой.

И как-то вдруг заметил, что гауптман с помощью другого немца пытается выследить, где он живет. Пришлось воспользоваться проходными дворами, благо в Ялте почти каждый двор проходной. Вот такая на старости пошла авантюрная жизнь.

Хорошо еще, что этот гауптман действовал пока кустарно, не стал искать напарника в жандармерии или полиции — то ли сам опасался их, то ли надеялся обойтись собственными силами. Однако распалился сверх всякой меры, до неприличия. В то же время Михаил Васильевич скоро заметил, что возможности немца почти иссякли. Да и не мудрено: что может простой фронтовой офицер, не интендант и не какой-нибудь высокий чин, а обыкновенный гауптман, по-нашему, капитан, в лучшем случае командир батальона, находящийся к тому же не в своей части, а на излечении?.. Надо было с этим кончать.

Во время предпоследней встречи Михаил Васильевич поманил немца необыкновенной старой русской маркой — земской. Выпускались такие в свое время. Тот слышал о них. Возгорелся. Трофимов назвал цену: «Два кило масла и два кило меду». Мед нужен был, чтобы подкормить больную девочку. Гауптман схватился за голову: «Вы с ума сошли». Пришлось объяснить: сам заплатил за нее столько, что до войны можно было купить центнер масла. В ответ услышал, что это, мол, так, но времена и обстоятельства меняются. Твердо стал на своем: потому и прошу так мало, но меньше не могу.