Читать «Три ялтинских зимы» онлайн - страница 142

Станислав Кононович Славич

— Тут дальше ход есть в подвал… Он понял все: и то, что она бывала здесь раньше, и то, что там, в подвале, оборудовано, по-видимому, какое-то убежище. Но где этот ход? Женщина показала в угол:

— Железо… под камнями… Он нашел эту дырку, но сколько же пришлось повозиться, пока опустил в подземелье женщину! До чего неудобным, тяжелым делается тело больного человека! Убежище внизу действительно было. Чиркнув зажигалкой, Трофимов увидел и подобие ложа — несколько досок. Спросил:

— Как дела? И опять она вместо ответа сказала:

— Задвинуть надо железо изнутри…

Он понял: речь о том, чтобы закрыть входную дыру, сделать ее снаружи опять незаметной. Приободрился: если об этом думает, значит, боль отпустила. Но боль обязательно вернется. Главное впереди. Надо спешить. Выбравшись наверх, Михаил Васильевич задвинул железный лист, кое-как почистился (не из любви к порядку, а потому, что предстояло идти домой и кто-нибудь мог встретиться) и отыскал ребят. Они ждали его с нетерпением. Хотел спросить, все ли спокойно, но решил не волновать вопросами. Да и так было ясно: случись что-нибудь — сами сказали бы. Подумал: детей надо отсюда отправить. Все слишком серьезно, чтобы их впутывать. Детей нужно отстранить, но ведь не уйдут, следить будут за каждым шагом, а это еще хуже. Верочка, та чувствует себя прямо причастной — первой пришла на помощь. Да и не обойтись пока без ребят. У Трофимова вылетело из головы имя мальчика, и он сказал:

— Ты держись поближе к нашему двору, к школе не подходи. А если увидишь немцев или полицейских, дай мне знать…

— Как?

— Запой какую-нибудь песенку.

Он смутился:

— Я не умею.

— Я запою, хорошо? — предложила девочка. — Я умею.

«Прелесть ты моя…» — подумал Трофимов и сказал:

— Ты погоди… Ладно, — сказал он мальчику. — Просто встреть меня во дворе — я сейчас к себе должен подняться.

— А я? — спросила Вера.

— Ты пойдешь со мной.

Надо было приготовить и захватить самое необходимое: какое-нибудь одеяльце, подстилку для роженицы, хоть немного еды. Трофимов решил перенести все это в подвал одним разом. В последний момент спохватился: свет! К счастью, в доме сохранился огарок свечи…

Собрав все нужное, еще раз подошел к окну: тихо и спокойно. Двор будто вымер. Напоследок попросил девочку:

— Никому, кроме отца, ничего не говори.

— А бабушке?

— Отец, если надо будет, сам ей скажет.

— Она заболела, да? И в этом вопросе, и в том, что она упомянула перед этим о бабушке, угадывался какой-то подтекст, была, быть может, некая девчоночья догадливость, проницательность, умноженная неукротимым стремлением узнать все тайны жизни. Она ждала ответа, приоткрыв рот и машинально ковыряя кончиком бледно-розового языка десну, где на месте недавно выпавшего молочного зуба прорезался настоящий, «взрослый». Михаил Васильевич ответил уклончиво:

— Это скоро пройдет. Так я надеюсь. Захвати эту мелочь, а то у меня слишком большой сверток получается… Ты раньше ее видела? Трофимов как-то неожиданно для самого себя спросил об этом. Для девочки неожиданность была тем большей. Да и вопрос, который требовал простого, однозначного ответа, был совсем не прост. Трофимов даже пожалел, что спросил об этом. В глазах у Веры мелькнула растерянность, и это, собственно, было ответом. Врать дяде Мише она не могла, но ведь и говорить о папиных делах ни с кем не следовало. Смышленая девчушка — сразу поняла, что речь идет о папиных делах…