Читать «Всемирная история. Т. 6 Римский период» онлайн - страница 96

Среди писателей, творивших во время правления династии Юлиев-Клавдиев, наиболее известен нам Гай Петроний Абитр (умер в 65 году н. э.). Его перу приписывается роман «Книга сатир» («Сатирикон»), который состоял, как полагают, из двадцати книг. Автора этого романа обычно отождествляют с римским аристократом, который был приближен к императору Нерону и, по требованию тирана, покончил жизнь самоубийством после раскрытия заговора Пизона.

Судя по дошедшим до нас отрывкам, «Сатирикон» представлял собой авантюрно-бытовой роман, сюжет которого, по-видимому, пародировал традиционную сюжетную схему эллинистического романа (преследование героя оскорбленным им божеством).

Герой романа — Энколпий — бродяга и жулик, странствующий вместе с мальчиком Гитином и своим приятелем и соперником Аскилтом по италийским городам. Они случайно попадают на пир к богатейшему вольноотпущеннику Трималхиону. Описание этого пира и гостей Трималхиона занимает центральное место в сохранившейся части романа, показывая великолепную картину быта богатых вольноотпущенников, которые стали к этому времени важной социальной силой Римской империи.

Приведем небольшой отрывок из романа «Сатирикон» в переводе Б. Ярхо:

«Настал третий день, день долгожданного свободного пира, но нам, получившим столько ран, более улыбалось бегство, чем покойное житье.

Мы мрачно раздумывали как бы нам отвратить надвигавшуюся грозу, как вдруг один из рабов Агамемнона, испугал нас окриком: „Как? — говорил он. — Разве вы не знаете, у кого сегодня пируют? У Трималхиона, изящнейшего из смертных; в триклинии у него стоят часы, к ним приставлен особый трубач, возвещающий сколько часов жизни безвозвратно потерял хозяин“.

Забыв все невзгоды, мы тщательно оделись и велели Гитону, который охотно согласился выдать себя за нашего раба, следовать за ними в бани.

Одетые разгуливали мы по баням просто так, для своего удовольствия, — подходя к кружкам играющих, как вдруг увидели лысого старика в красной тунике, игравшего в мяч с кудрявыми мальчиками. Нас привлекли не столько мальчики, — хотя и на них стоило посмотреть, — сколько сам почтенный муж в сандалиях, игравший зелеными мячами: мяч, коснувшийся земли, больше не поднимали, а свой запас игроки возобновляли из полной сумки, которую держал раб. Мы приметили одно новшество: по обеим сторонам круга стояли два евнуха: один из них держал серебряный ночной горшок, другой — считал мячи, но не те, которыми во время игры перебрасывались из рук в руки, а те, что падали наземь. Пока мы удивлялись этим роскошным прихотям, к нам подбежал Менелай. „Вот тот, у кого вы сегодня обедаете, а вступлением к пиршеству уже сейчас любуетесь“.

Еще во время речи Менелая, Трималхион прищелкнул пальцами. По этому знаку один из евнухов подал ему горшок. Освободив свой пузырь, Трималхион потребовал воды для рук и, слегка смочив пальцы, вытер их о волосы одного из мальчиков.

Долго было бы рассказывать все подробности, словом, мы отправились в баню и, пропотев как следует, поскорее перешли в холодное отделение. Там надушенного Трималхиона уже вытирали, но не полотном, а простынями из мягчайшей шерсти. Три массажиста пили у него на глазах фалерн; когда они, поссорившись, пролили много вина, Трималхион назвал это „свиной здравицей“. Затем его завернули в ярко-алую байку, он возлег на носилки и двинулся в путь, предшествуемый четырьмя медно-украшенными скороходами и ручной тележкой, в которой ехал его любимчик: старообразный, слеповатый мальчишка, уродливее даже самого хозяина Трималхиона. Пока его несли, над его головой, словно желая что-то шепнуть на ушко, склонялся музыкант, всю дорогу игравший на крошечной флейте. Мы же, вне себя от изумления, следовали за ним и вместе с Агамемноном пришли к дверям, на которых висело объявление, гласившее:

Если раб без господского приказа выйдет за ворота, то получит сто ударов.

У самого входа стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный вишневым поясом, и на серебряном блюде чистил горох. Над порогом висела золотая клетка, откуда пестрая сорока приветствовала входящих.

Задрав голову, чтобы рассмотреть все диковинки, я чуть было не растянулся навзничь и не переломал себе ног. Дело в том, что по левую руку, недалеко от каморки привратника, был нарисован на стене огромный цепной пес, а над ним большими прямоугольными буквами было написано:

Берегись собаки!

Товарищи мои захохотали…».