Читать «Закон маузера» онлайн - страница 104

— Ну слава богу, а то Корнилов весь извёлся уже — вдруг да Граф недоволен будет?

— Чаво?

— Скорей бы войне конец.

— Этта верно…

— А я всё прикидываю, как избу срублю — чтоб на реку глядела. И балкончик к ей приделаю, сам все балясины выточу… А вот так, через двор, коровник поставлю…

— Не-е, лучше овечек завести. Считай, кажный год с шерстью будешь, а её-то продать недолго. И не спортится, как молоко…

— А видал, чего черкесы делают? Сквашивают они молоко — и в сыр!

— Тоже дело. Сыр долго не пропадёт…

Котов лежал в темноте и улыбался. Поезд тряхнуло, заскрипели, залязгали его сочленения, пошёл нарастать, учащаться перестук колёсных пар.

Поспешал паровоз. На фронт. На войну.

Когда состав прибыл в Горловку, Котов узнал, что служить ему придётся в том самом 1-м батальоне полковника Туркула, где обретался Юрковский-Авинов.

Переживания, впрочем, длились недолго — Степан послал (про себя, но очень далеко) и Юрковского, и Авинова…

…В Горловке четвёртая рота встретила и Новый 1919 год, и Крещение, а под конец февраля рота, как и весь батальон, как весь 3-й генерала Дроздовского стрелковый полк, как вся армия, перешла в наступление.

Двое суток рота билась под Бахмутом.

На третьи сутки, к вечеру, вторая и четвёртая роты при поддержке 1-й Особой автоброневой опрокинули красных и заняли Бахмут.

Не теряя темпа, ворвались на станцию Ямы.

Взяли атакой станцию Лиман, куда стянулся весь 3-й полк.

За два дня батальон прошёл маршем по тылам красных до ста вёрст.

С налёту ударили по Лозовой.

Когда капитан Иванов, гарцуя на страшной рыжей лошади, поднимал роту в атаку, к полковнику Туркулу подскакал командир 2-й батареи Вячеслав Туцевич, тоже полковник по званию, а с ним огромный ординарец его, подпрапорщик Климчук, пожилой солдат.

— Антон Васильевич! — крикнул Туцевич. — Прошу обождать минуту с атакой! Я выкачу вперёд пушки!

— Выкатывайте, полковник! А мы пока покурим…

Десяток орудий батареи Туцевича настолько быстро вынеслись на передовую, снялись с передков и открыли беглый огонь, что свои восхитились, а красные растерялись.

Полковник Туцевич, сухощавый, с тонким породистым лицом, с серыми, холодными и зоркими глазами, олицетворял собой офицера.

Если такого вешать, то табличку на грудь с надписью «Белогвардеец» цеплять не придётся — и так видно…

Как-то раз Котов слышал разговор пулемётчика второй роты, поручика Гамалея, с капитаном Трофимовым.

Гамалея назвал тогда Туцевича «игуменом». Трофимов улыбнулся, согласно кивнув.

Степан сначала не понял и лишь потом разобрался, в чём дело. Оказывается, во 2-й батарее служили сплошь холостяки, придерживающиеся строгих отшельнических нравов — женщин артиллеристы и близко не подпускали.

Кроме заповеди «Не прелюбодействуй!», в «артиллерийском монастыре» чтили и другую, не отмеченную на скрижалях: «Не поступай бесчестно!»

Бывало, офицера удаляли с батареи только за то, что он не сдержал слова.

А «игумена» своего, сдержанного и холодного с виду, солдаты любили — справедлив был.

Убили Туцевича при взятии Лозовой.

И смерть-то от своих принял — снаряд из пушки полковника Думбадзе задел за телеграфный провод — и разорвался над головой Туцевича, изрешетив «игумена».