Читать «Заблуждения сердца и ума» онлайн - страница 40
Клод-Проспер Жолио де Кребийон-сын
Очутившись с глазу на глаз с госпожой де Люрсе, я почувствовал такой приступ страха, какого еще не испытал за всю свою жизнь. Не могу описать охватившее меня волнение. Я дрожал всем телом, я не мог совладать с собой, я не решался взглянуть на маркизу. Госпожа де Люрсе отлично понимала, что со мной творится, и нежнейшим голосом приказала мне сесть рядом с ней. Она полулежала на софе, откинувшись на подушки, и рассеянно перебирала пальцами бахрому шали. Время от времени она бросала на меня томные взгляды, а я каждый раз почтительнейшим образом опускал глаза. Думаю, она молчала из коварства, чтобы испытать меня. Наконец я собрался с духом.
— Сударыня, вы завязываете узелки? — произнес я дрожащим голосом.
Услышав столь интересный и остроумный вопрос, госпожа де Люрсе удивленно взглянула на меня. Хотя она уже знала, как я застенчив и дик, но даже ей трудно было поверить, что я не сумел сказать что-нибудь другое. Не желая, однако, добивать меня окончательно, она, не ответив на мой вопрос, сказала:
— Пожалуй, все-таки напрасно вы остались здесь. Теперь мне уже представляется, что наша выдумка, показавшаяся нам такой удачной, не спасает положения.
— Почему же? Мне кажется, ничего плохого не случилось, — сказал я.
— Мы не заметили одного просчета, — ответила она, — и просчета ужасного. Вы слишком долго и горячо говорили со мной; боюсь, смысл этого разговора был всеми разгадан. Впредь следует быть осторожнее на людях.
— Полно, сударыня, — сказал я, — никто не мог ничего разгадать.
— Все равно, — сказала она, — люди сначала злословят, а уж потом начинают разбираться, был ли повод для злословия. Помнится, мы беседовали довольно долго, к тому же предмет разговора был таков, что вы не могли сохранять полного хладнокровия. Когда мужчина говорит, что влюблен, он старается всеми средствами выразить свои чувства, и даже если сердце его при этом молчит, глаза бывают слишком красноречивы. Я, например, наблюдала за вами и видела в ваших глазах больше огня, больше нежности, чем вы сами могли бы подумать. Это происходило помимо вашей воли, — собственно, не так уж сильно вы меня и любите, чтобы вам меняться в лице, — и тем не менее все эти чувства читались в вашем взоре. Боюсь, когда-нибудь вы станете большим обманщиком; я заранее оплакиваю женщин, которых вы захотите обольстить. Ваше лицо дышит правдой, все чувства выражаются на нем с такой силой, оно так открыто говорит о страсти, что трудно устоять, и я готова признаться, что... Но нет, — вдруг прервала она себя и добавила, как бы спохватившись:
— Какой смысл, зачем говорить то, что я думаю?
— Говорите, сударыня, — сказал я нежно, — говорите и, если это возможно, сделайте меня достойным вашей любви.
— Моей любви! — воскликнула она. — Ах, Мелькур, любви-то я и боюсь; и если такова ваша цель, откажитесь от нее, умоляю вас. У меня есть веские причины ее бояться. Я не создана для этих бурь; все же, может быть, вы завладеете моим сердцем. Боже! — продолжала она печально. — Неужели я до сих пор избегла такого несчастия лишь для того, чтобы теперь испить полную чашу?