Читать «Время колоть лед» онлайн - страница 300

ХАМАТОВА: В том смысле, о котором ты говоришь, да. Я – свободна.

Ледяной дождь идет на убыль. Громкоговоритель объявляет посадку на наши рейсы. Идем молча. “Представляешь, я провела в аэропорту уже девять часов”. Оказывается, ранним утром Чулпан прилетела из Баку. Пересадка в Хабаровск должна была занять не более двух часов, но непогода разрушила весь план. В Баку снимали картину The bra (“Лифчик”). Почти притчу, придуманную режиссером Файтом Хелмером, о машинисте узкоколейки, который утром ведет поезд в одну сторону между стиснувшимися вдоль рельсов домами бедняков, а вечером – обратно. По пути поезд срывает белье, что жители ночью повесили сушиться. По вечерам, вернувшись из рейса, машинист ищет хозяев потерявшегося белья. У каждой простыни, трусов, рубашки или носочка своя история. Почти как у пассажиров опаздывающих рейсов аэропорта Шереметьево. Однажды машинист находит лифчик. И никак не может найти хозяйку. Машиниста поезда узкоколейки играет Мики Манойлович, а его помощника Дени Лаван, они с Чулпан уже играли вместе в фильме “Тувалу”. Чулпан – хозяйка лифчика. А снимал “Тувалу” тот же Файт Хелмер. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

ГОРДЕЕВА: На каком языке вы говорите в кадре? У тебя много текста?

ХАМАТОВА: У меня его нет. Там ни у кого нет текста – такой фильм, притча. Без слов. Эти съемки, признаться, – большая авантюра. Файт нашел в Баку место, которое почти точно соответствует сценарию: узенькая улочка, дома вплотную друг к другу, с балкона напротив, перегнувшись, можно что-то передать соседу. Между ними – узкоколейка. Всё как будто специально для нашей картины. Продюсеры решили обратиться к правительству Азербайджана с просьбой помочь в съемках; власти сперва радостно согласились, а потом стали предлагать: ой, а давайте мы перенесем действие из этих трущоб в наши фешенебельные районы, зачем снимать нищету, ну и так далее.

А Файт уже раззадорился, и мы начали снимать втихаря: на шухере стояли мальчишки, режиссер командовал “Мотор!”, мы запускались: мотор, поезд идет, мы играем, операторы бегают и снимают. Но как только подъезжает полиция, оборудование мгновенно прячется, и все изображают из себя мирно прогуливающихся туристов. Правда, потом в Азербайджане снимать нам стало так опасно, что группа переехала в Грузию. Мы столько хохотали, столько дурачились, давно такого не было! И Дени, и Мики, и Файт – люди, живущие исключительно в мире творчества, и съемки для меня были – будто побег в другой мир. На несколько дней.

Чулпан исчезает в темноте телетрапа. Иду к своему. Внезапно соображаю, что она так и не сказала, каким образом выяснилось, кто хозяйка лифчика. Звоню: “А как он понял, что лифчик – ее?” – “Очень просто. По трусам. Они сушились на веревке, которая тянулась из ее окна”.

В мире хелмеровской притчи у жителей трущоб, теснящихся вокруг смыслообразующей узкоколейки, мог быть только один комплект белья. И это делало рифмы судьбы простыми и понятными: трусы к лифчику, человек – к человеку, поколение – ко времени, жизнь – к истории.

“Ты правда хочешь свести всю эту книжку к рифме лифчика с трусами и так закончить?” – Чулпан отрывается от монитора и смотрит растерянно. Мы сидим на кухне целую ночь, пытаясь расстаться с книгой: поставить точку и считать эту историю завершенной. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА