Читать «Патриарх Никон. Том 1» онлайн - страница 153

– Дай, сестрица, еще побаловать – нужно выслужиться. Вишь, только окольничий, а коли сделаюсь боярином, тогда и шабаш кутежи, надоть окромя в думе посидеть да и делами помышлять. А тут дела не пойдут на ум, коли дума о соколах и борзых. Да вот и боярин Борис Иванович Морозов, – ведь он на сестре твоей, царица, на Анне-то Ильиничне, кажись, женился лишь опосля четвертого десятка, а счастлив; вот и я…

И замолчит при таких доказательствах царица, а Стрешнев пуще прежнего закутит…

Вот и теперь у него съезд неспроста: созвал он товарищей поглядеть ученого медведя, потом обед, после того в Сокольники, а там кто куды горазд.

Гости собрались в передней (приемная) барича, и сидят они кто на чем: здесь и скамьи, обложенные мягкими подушками, и татарские топчаны, покрытые дорогими коврами, и стулья с подушками, а сам хозяин с балалайкой в руке посреди горницы; затянет он песню, а те хором и подхватят.

Но вот кто-то подъехал к крыльцу.

– Думный дьяк Алмаз Иванов, – вскрикивает стоявший у окна молодец.

– Боярину Алмазу, слава! – затягивает Стрешнев, и все подхватывают.

– Ишь ты как разгорланились, – затыкая уши, говорил Алмаз, закадычный друг и собутыльник Стрешнева, отпуская низкий поклон всем присутствующим.

– Откелева? – спрашивает Стрешнев.

– Оттелева, – отвечает Алмаз.

– Знамо; а поп Берендяй? – продолжал Стрешнев.

– Баит, не должай, и нагородил батюшке всяку всячину из Святых Отцов и из Псалтыри, и покончил притчей о блудном сыне.

– Ханжа, пустосвят! – процедил сквозь зубы Стрешнев и, ударив в балалайку, затянул:

Уж как на Москве,

На Москве-то матушке,

Ходит сын боярский,

Ходит, ходит сын боярский

Козырем да гоголем,

Ловит, ловит он молодушек…

– То-то люли, ай да люли, сын боярский, – подхватил хор.

– Таперя идем глядеть медведя, – сказал Стрешнев, бросая балалайку на стул.

Он направился на парадное крыльцо, выходившее в сад; там уж собралась вся дворня поглядеть на цыгана и цыганку, пришедших с медведем.

Поклонился цыган низко и произнес обычное:

– А ну-ка, Мишка, встань, подымись, с боку на бок перевались, боярам и дворянам поклонись.

После поклона Мишки велел он ему проделать разные штуки: как дети горох воруют; как бабы на барщину идут и возвращаются домой и тому подобное.

– Ну, – сказал тогда Стрешнев, – медведь-то у тебя редкостный. Я куплю его у тебя. А пса сумеешь научить?

– Сумею, – отвечал цыган, – только годика два аль три придется с ним промаяться.

– Хорошо, ступай в людскую и оставайся у меня.

– Да я со старухой, – робко заметил цыган.

– Я пойду в другую сторону, – возразила старуха.

– Отчего, и ты оставайся, у нас и на тебя станет хлеба-соли, – обиделся Стрешнев.

– Напрасно серчаешь, боярин, а вот за ласку и милость твою дай погадаю, жалеть не будешь, всю жизнь вспомянешь.

И с этими словами цыганка взобралась на крыльцо и взяла Стрешнева за руку.

– Много тебе счастья, – заболтала она, – много у тебя и золота и добра всякого, но голубки Бог не дал, а тратишь только ты молодечество, и детей у тебя нетути и не будет их, коли не женишься… скоро не будет у тебя кому поминки по тебе справлять, и будешь ты на том свете, боярин, и томиться и журиться – зачем-де не женился спозаранку, зачем и молодость и молодецкую силу потратил, а пташечки-златокрылышки не то, что ласточки, касаточки домовитые. Прости, боярин, не я, а судьба твоя говорит, и на руке твоей Бог начертал твои дела и твою будущность: судьбы не минешь и конем не объедешь.