Читать «Опосредованно (журнальный вариант)» онлайн - страница 179

Алексей Львович Сальников

«Так эта рутина у всех, — и поддерживая Лену и как бы споря, включился Владимир, — когда кажется, что любой на твоем месте бы справился, и ты как бы не при делах, а на самом деле это вовсе не так, я вообще не представляю, как вы, ребята, с детьми, у меня самого детский сад, хотя и со взрослыми людьми работаю, такое чувство иногда, что я просто во дворце пионеров руководитель такого кружка по пилению деревьев с выездами на места и организацией таких кружков в других населенных пунктах».

«А ты на кого будешь учиться?» — спросила Аню жена физрука.

«Анимация и компьютерная графика, — сказала Аня с готовностью. — Это мультфильмы и всякие компьютерные художественные штуки, ну, вот заставки различные».

«Блин, надеюсь, это у тебя все в коллективе будет происходить, этот процесс анимации и компьютерной графики, — встрял Дмитрий, грея руки над углями. — Потому что так иногда бывает невесело, когда не прет, кажется, что у диспетчера, который вызовы от застрявших в лифте людей принимает, и то работа веселее, или у охранника с его сканвордами и какой-то движухой, там где он сидит, или вот в метро женщины, которые контролируют эскалаторы — вот также порой сидишь и ждешь».

«А вот не надо было переставать писать то, что писал, там у тебя бодро получалось», — сказал Владимир.

«Так я и сейчас фэнтези пишу, — совершенно честным голосом сказал Дмитрий. — Просто читал однажды кого-то из современных классиков и вдруг понял, что они, как и я, пишут фэнтези. Только жанр еще не назван, я его для себя называю „совпанк“, то есть, вот, есть киберпанк, стимпанк, а в России появился жанр совпанка, да и не только в России, есть светлый совпанк, такой, полностью позаимствованная стилистика Одесской киностудии в нем присутствует, есть темный совпанк, и он преобладает, и на его почве масса всего существует, какой-нибудь подлючий политрук всячески преследует дамочку, гнобя ее семью одного за другим, а затем наступает час расплаты, или инженера гнобит из зависти, что-нибудь там такое творит, ав-ав-ав гулаговские овчарки, вышки в снегу, фонари. Люди уже героев в готовые декорации и сюжеты вставляют, двигают между лагерем, заводом, (или какое там место работы выбрано у главного героя), коммуналкой и партсобранием, такая бесконечная настольная игра, когда уже не знаешь, какую ты книгу читал, потому что это как серия про Конана, которому хренову гору продолжений наклепали, и ты ходишь посреди этого всего будто в летней рубашке апаш, и тебе, одним словом, будто все время жарко. (Он засмеялся этим последним словам, точно некой шутке.) Много подвидов, мягкий совпанк без лагерей, но с метаниями интеллигентного кого-нибудь, а вокруг такие рыла, такие рыла!»

«Вообще, это было на самом деле, — сказал Владимир. — У меня бабушки и дедушки через такое прошли».

«У меня тоже, — сказал Дмитрий. — Но знаешь, что я вижу, когда читаю и смотрю иногда вот это? Вот этот европейский жанр кино и литературы про Вторую мировую. Где такой рефлексирующий немец присутствует. Он ужасается, до чего довели народ, до какой жестокости, или ужасается и старается не выдать своих чувств, одно прочитаешь, другое, посмотришь, такое впечатление, что все только и делали, что рефлексировали, и при этом таких дел нах…евертили, пардон, все поголовно любители классической музыки и глубокие знатоки литературы. И вот точно так же, такое же отношение у многих наших авторов к нашему прошлому, такое немного в пробковом шлеме, не знаю, как объяснить, то есть если брать крайние точки, то, с одной стороны, непонятно, как же все развалилось, если все было так хорошо, а с другой — как это вообще до восьмидесятых продержалось, когда столько подонков, стукачей, хапуг, насильников и хамов вокруг, как, вообще, сам автор и его светлые родственники и светлые их друзья остались живы в такой мясорубке, что просто и не передать».