Читать «В тихом городке у моря» онлайн - страница 168

Мария Метлицкая

* * *

Через два месяца Иван закончил и отформовал Любкин портрет. А после этого приступил к камню. Постепенно, день за днем, из белой сахарной глыбы проступали ее черты – высокие скулы, широко расставленные глаза, упрямо, надменно сжатый рот, длинные, с крутым изгибом брови. Любка оживала на портрете и смотрела на него с укоризной: «Что же ты так печалишься, Ванечка? Что так тоскуешь? Живи, милый, живи! Живи за меня».

Осторожно, словно боясь причинить Любке боль, он отсекал ненужные пласты мягкого камня, нежными и плавными движениями подправлял троянкой скулы и подбородок, проводил ладонью по Любкиному лбу и тяжелым векам, приговаривая:

– Потерпи, милая! Потерпи. Осталось совсем немного, и я закончу. Тебе не больно, родная?

Песок и цемент купил у кладбищенских работяг и сам установил Любкин бюст. Закончив работу, на пару шагов отошел.

– Ну, Любка, вот, сделал как обещал. Как ты просила. Надеюсь, понравится. – И грустно добавил: – С почином вас, скульптор Громов! С почином и с окончанием трудовой деятельности. Вот такая, батенька, у вас получилась карьера…

Вернувшись с кладбища, собрал инструменты, отмыл их, тщательно обтер мягкой фланелью, завернул в крафтовую бумагу и отнес в сарай. Был уверен, что больше они ему не понадобятся.

Днем он искал себе дело и находил его. Днем было легче. А самыми страшными были вечера – одинокие вечера в пустом и тихом, словно умершем, доме.

И еще здорово подводила нога. Как он устал от постоянной, зудящей, изматывающей боли! По ночам она грызла его как голодный волк. Когда боль становилась невыносимой, пачками пил анальгин. Под утро становилось легче, и он, измученный и обессиленный, проваливался в тяжелый и мутный сон. К врачам не ходил – зачем? Чем помогут? Пропишут все те же таблетки.

И еще понимал, что устал. Устал жить. Жизнь его совсем упала в цене – он оказался банкротом.

Почему все так вышло? Где и что он упустил? Где наделал ошибок? Аська… Он считал ее дочерью, хотя вслух об этом не говорил – ни ей, ни Любке. Объяснял ей, что хорошо, а что плохо. Но, видно, педагог из него получился хреновый – что-то Аська точно не поняла. А значит, он не сумел объяснить.

В мае он стал ходить на море, но ни мольберта, ни красок не брал – хорош, наигрался. Да и кому все это нужно? В хижине в три ряда стоят его работы, бесполезные и никому не нужные. И здесь не сложилось и не получилось. Ни художника из него не получилось, ни мужа, ни отца.

Вечером было совсем тяжко. Газет он не читал. Книги? Да, разумеется. Но быстро уставали глаза: пять-шесть страниц – и он сдавался. Долго лежал без сна, проворачивая в сто тысячный раз, как фарш в мясорубке, вспоминая всю свою жизнь.

Дед, бабка. Комната в Староконюшенном. Отец и мать. Соседка Нинка, сосед Митрофаныч. Их двор, его приятели. Бабкины кулебяки с капустой – запах от них достигал и двора, а уж как пахло в подъезде!

Сама бабка пахла корицей, выпечкой и почему-то яблоками.

Дед – крепкими папиросами и одеколоном «Шипр», этот запах самый любимый, самый родной.