Читать «Чернее ночи» онлайн - страница 66

— Евгений Филиппович, Евгений Филиппович, — тут же ласково укорил его Зубатов. — Давайте начинать нашу дружбу с откровенности: мы знаем об этом предложении, но считаем, что здесь, в России, вас ожидает куда более блестящая карьера, чем на чужбине. И к вашему приезду мы кое о чем для вас постарались. Как вы, скажем, отнесетесь к месту инженера в московской конторе Всеобщей электрической компании? Хороший оклад, положение, членство в «Обществе вспомоществования лицам интеллигентных профессий», знакомства с цветом московской интеллигенции, а?

Азеф прикрыл веки, чтобы не выдать своего волнения: вот она, Мечта, сама идет к нему прямо в руки! Что скажет теперь отец, чуть не проклявший его за то, что он не стал выбиваться в ростовские торгаши, которых любой пьяный офицер мог принародно отодрать за пейсы! Что скажут соседи, эти голодранцы, в нищете своей потешавшиеся над Неудачником Фишелем и его вечно голодным семейством!

— Конечно, — продолжал тем же ласковым тоном Зубатов, — поскольку уровень теперешней вашей работы будет куда выше, чем был у вас в Германии, казенное жалованье вам тоже будет соответственно повышено... так сказать, авансом.

Последние слова Зубатов произнес как бы вскользь, решив вдруг из психологического озорства проверить, как будет реагировать на такое торгашество новоявленный господин инженер, но Азеф только кивнул, показывая, что относится к делу со всем пониманием и серьезностью. И это было последним штрихом его образа, почти сложившегося уже в уме начальника московской охранки.

— Вы сообщили, что сблизились в Берне с Житловскими, — внезапно заговорил уже совсем по-другому, по-казенному сухо и деловито, Зубатов.

— Я поддерживаю с ними отношения еще с 1894 года, — ответил в тон ему Азеф. — Считаюсь членом «Союза русских социалистов-революционеров за границей». Только...— Он иронически скривился: — Это не организация, а одно лишь название. Несколько самовлюбленных болтунов, старающихся держаться подальше от любого конкретного дела.

— И от ваших постоянных призывов к террору они, конечно же, были в ужасе?

— Не сказал бы, — возразил Азеф. — С теорией террора они согласны, пока не заходит речь о постановке конкретных актов. Тогда их уже ни на что не подвигнуть.

— И все же... как вы считаете, если взяться за дело серьезно, с должным размахом, с необходимым техническим отношением... можно ли все же поставить громкое... я имею в виду политически громкое... дело?

Взгляд Азефа был тяжел, лицо непроницаемо. Зубатов не мог и предположить, что творилось сейчас в тяжелой некрасивой голове сидевшего напротив него инженера Раскина. Узкий лоб, словно стальной щит, скрывал его мысли от начальника московской охранки.

Молчание длилось с минуту, и наконец тяжелые челюсти Азефа шевельнулись, он облизал пересохшие, по-негритянски вывернутые, толстые губы:

— Я найду нужных нам людей, — услышал Зубатов внезапно охрипший голос своего секретного сотрудника, — людей, готовых на все.

Сергей Васильевич одобрительно кивнул. Сколько раз за последние годы, мечтая о полной реформации охранно-сыскного дела, он приходил к мысли о том, что он называл про себя «двусторонней политикой», «политикой кнута и пряника», и одной из сторон этой политики был террор. Это с его подсказки Азефу советовалось призывать к переходу «от теории к практике», от теоретических споров к постановке боевых акций, к замене дискуссионных кружков боевыми группами, к ставке на боевиков, а не на «массовиков»-агитаторов, к постановке динамитных мастерских, а не к отправке транспортов нелегальной литературы.