Читать «История магии и экспериментальной науки. Римская империя» онлайн - страница 33

Слабость и скептицизм Плиния

Сам Плиний не всегда последователен в своем скептическом отношении к магии. Часто бывает трудно понять, как он сам относится к тому или иному вопросу. К тому же бывает невозможно понять, говорит ли он серьезно или слегка насмехается, а может даже впадает в сарказм, как в случае с только что приведенным высказыванием о Демокрите. Другое странное заявление Плиния гласит, что он собирается привести список некоторых утверждений колдунов, чтобы выставить их на посмешище. Но, обычно, просто излагает их методы, очевидно, надеясь, что присущая им от природы абсурдность сама по себе способна их развенчать. В тех же редких случаях, когда он решается объяснить, в чем же заключается эта абсурдность, его аргументы никак не назовешь научными или убедительными. Так, он утверждает, что «главным доказательством тщеславия колдунов служит тот факт, что изо всех животных они больше всего восхищаются кротами, которые прокляты самой природой, поразившей их вечной слепотой и [заставившей] их рыться в темноте, словно они были похоронены». А высмеивая веру магов в то, что яйцо совы способно вылечить болезни кожи головы, он задает вопрос: «Кому, спрашиваю я, удавалось увидеть яйцо совы, если увидеть саму эту птицу — просто чудо?». Более того, он порой цитирует высказывания колдунов безо всякой критики, извинений или выражения недоверия; есть много других отрывков, где практически невозможно определить, цитирует ли он колдуна или нет. Иногда он ссылается на магов, употребляя местоимения в тех главах, где совсем не упоминаются их имена. В других местах он неожиданно перестает ссылаться на магов, а через некоторое время вдруг снова возвращается к этому. Кроме того, трудно бывает понять, в каких случаях, по мнению Плиния, авторы вроде Демокрита и Пифагора высказываются как представители магии, а когда — как мудрые философы.

Магия и наука неразделимы

Несмотря на храбрые попытки Плиния высмеять отдельные утверждения колдунов или отнестись к ним с недоверием, чувствуется, что в глубине души, они ему нравятся, и он, более чем наполовину, в них верит. В любом случае, он верит в аналогичные вещи. Кроме того, предыдущие работы, посвященные природе, изобилуют подобным материалом, а читатели его эпохи так сильно интересуются всем этим, что он не может не включать эти темы в свои книги. Однажды он заявляет, что некоторые утверждения магов нельзя принимать всерьез, но отмахнуться от них нельзя, поскольку они дошли до нас из глубокой древности. И снова он просит простить его за аналогичные примеры «греческого тщеславия», поскольку они тоже имеют свою ценность — мы должны знать, о каких чудесах рассказывают нам греки. Дело, вероятно, в том, что Плиний некоторые идеи магов отвергал, а другие — принимал; он позаимствовал скептическое или насмешливое отношение из одних источников, а безоговорочное одобрение — из других, то есть из трудов тех авторов, которым он доверял. Вполне вероятно, что в использованных им источниках часто было не вполне понятно (как это случается в «Естественной истории»), принадлежит ли то или иное утверждение магу или нет. Очень может быть, что Плиний, как и мы вслед за ним, сам не до конца понимал, о чем он пишет. Он не мог выбросить магию из своего творения точно так же, как бедный мистер Диле — голову Карла I из своей книги. Тем не менее, ясно одно — магия играла важную роль в его энциклопедии и в жизни его эпохи.