Читать «Жажда познания. Век XVIII» онлайн - страница 175

Никогда не забыть Ломоносову ещё в детстве поразивших его воображение ярких картин северного сияния. Во время длинных приполярных сумерек, почти ночи, вдруг начинают полыхать на тёмной стороне небосвода сполохи, тут, там, слева, справа. Играют, будто живые, дразня и поджигая друг друга, огни, и вот уже, захватывая всё новые и новые участки, переливаются голубовато-жёлтые, зеленоватые языки света, занимая полнеба. Беззвучно полыхает сияющий полог, накрывший небосвод, поражая бесчисленными переливами блёклых оттенков своего холодного огня, смиряя гордыню человеческую безмерным величием природы.

Обучаясь в Германии, познакомился Ломоносов с воззрением на то явление своего учителя Вольфа.

— Причину северных сияний надо искать в исходящих от земли тонких испарениях, — утверждал Вольф. — Эти сернистые и селитерные пары образуют в верхних слоях атмосферы искры. Во множестве они вспыхивают, но, полностью не воспламенившись, гаснут и в молнию не превращаются. — Более того, Вольф вообще был уверен, что северное сияние — это как бы недоразвившаяся гроза.

Не понимал того Ломоносов. А раз не понимал, то и не принимал. Даже стихи сочинил с вопросом:

Как может быть, чтоб мёрзлый пар Среди зимы рождал пожар?

Ныне на эти вопросы приходили на ум и ответы. Немало со времён студенчества познал и размышлял немало. Изучение електричества много тому способствовало, и в последние годы Ломоносов всё более склонялся к мысли об електрическом происхождении северных сияний. Но как это доказать?

Добиваясь решений дел своих по имению, в дорогах туда-сюда, на стройке, вечером перед сном, а иногда, может, и во сне, не переставал Ломоносов думать, сопоставлять, размышлять. Об електричестве, о роли его в природе и возможном порождении им сполохов. Но понимал: теоретические объяснения могут быть хороши, однако более всего физика и химия уважают опыт. Уже много раз исхитрялся Ломоносов измерить высоту северного сияния, и вышло у него, что вышина верхнего края дуги сполоха лежит где-то на высоте трёхсот-четырёхсот вёрст.

«А что там? — размышлял Ломоносов над свойствами пространства, в котором ещё никто не бывал. — Вероятно, разрежение воздуха страшное. Ведь все путешественники отмечали, что воздух в горах, на высоте, столь разрежается, что и дышать трудно. А ещё выше, там, где сполохи полыхают, вообще воздуха почти нет».

Однако больше известно ничего не было. Одни говорят — искрятся пары. Он думает, что полыхает електричество.

Мысль пришла после того, как он и Рихман соорудили у себя дома молниеотводы. Сооружали каждый по-своему, как всегда, спорили и советовались, соглашались и расходились во мнениях, но потом пришли к близким конструкциям. У Ломоносова это был железный штырь, на восемь футов торчащий над крышей. В козырьке крыши была провёрнута дыра, и там этот штырь закреплён. Но ни стропил, ни кровли он не касался. В досках была закреплена бутылка с отбитым донышком, а уж в ней зажат штырь. К торчащему снизу концу прикручена железная проволока, и она, ничего не касаясь, заведена в комнату и намотана для укрепления на стеклянную же бульбу, зажатую в штативе.