Читать «Нижегородский откос» онлайн - страница 55

Развернув тетрадку, он стал выкрикивать, мес-я обеими руками воздух:

— Мы идем к невиданно объективной демонстрации вещей и к потрясающей грандиозности, не знающей интимного и лирического. В массе пролетариата гуляют грозные психологические потоки, и у них одна голова. Долой индивидуальное мышление, все претворяется в объективную психологию целого класса…

Ему кричали из зала:

— Ваш идеал давно осуществлен в муравейниках и ульях.

Тощий интеллигент поправлял пенсне и продолжал яростнее:

— Может быть, мы в стане врагов обретем заблудших друзей. Затхлый воздух буржуазного наследия все еще воняет во дворцах пролетарского искусства. Нужен новый воздух. Где он? Он у нас в пролеткультах… Мы не боимся ни насморка, ни кашля. Да здравствует сквозняк! Да здравствует умопроветривание! Вентиляция! Вентиляция!

— Где оно, ваше хваленое пролетискусство? Покажите!

Пролеткультовец показывал сборники на оберточной серой бумаге, потом потрясал ими в воздухе. Несшитые листы летели из книжек на пол.

— А это что? Эти сборники — первые камни в здании пролетарской культуры. Это по ним мы узнаем указательную магнитную стрелку пролетарских дредноутов. По стопам Гастева, Ивана Доронина и других следопытов Пролеткульта, имена которых горят как звезды на заре революции, потянулись вереницы неиспорченных буржуазной культурой пролетпоэтов. Погодите, дайте срок, и они появятся во всем мире. Ибо, если нет общего языка, есть общие цели и интересы.

В зале начинался шум и выкрики:

— Наивная самонадеянность!

— Доморощенные Сократы!

— Академики невежества!

Когда весь набор бранных и оскорбительных слов исчерпывался, оратор опять продолжал говорить как ни в чем не бывало. Публика повернулась к нему спиной, но это его не смутило. Тогда к нему подошел здоровый парень и вытеснил его с кафедры. Пролеткультовец спокойно положил тетрадь в карман и удалился за кулисы. Публика стала аплодировать парню. Сенька был немало удивлен, что эти люди, проповедующие свободу слова, уважение к чужому мнению, поступали хуже мужиков на сходке.

Здоровый парень поднял руку и крикнул:

— Да здравствует стадность в литературе!

И спрыгнул со сцены в первый ряд.

Ему громко захлопали.

На сцену вбежал Гриша Шмерельсон — местный законодатель имажинизма, маленький, в блестящих очках, — и начал резко, быстро, как из пулемета, бросать звонкие фразы в зал:

— Имажинизм — есть первый росток всемирной духовной революции. Мариенгоф выразился более чем ясно: «Граждане! Душ меняйте белье исподнее!» Долой протухлые товары Брюсовых, Надсонов, Блоков! Тема, содержание — эта слепая кишка искусства — не должны выпирать, как грыжа, из произведений. Да здравствует образоносцы имажинизма!

— Гриша! Убивай их до смерти каталогом своих образов! — кричали последователи. — Попирай смело стопою правды обветшалую казенщину классицизма и румяную деву романтизма…

— Надо перейти к огню образов, — продолжал еще звонче поощряемый своими сторонниками Гриша. — Победа образов над смыслом — вот наш девиз. Не заумные словечки разных болтунов-футуристов, а образное слово, слово как единственный материал поэзии. Долой ходули смысла! Нынче встает из гроба слово трех измерений. Аристократы глупости с тупым упорством канцеляристов подсчитывают у Пушкина звуковые повторы.