Читать «Нижегородский откос» онлайн - страница 40

— Не плачь. Посекут да отстанут. Я вырасту большой и бить мужиков запрещу.

Мальчик этот вел дружбу с деревенскими ребятишками, принимал участие в играх в лапоть, в лапту, в чижика, в лошадки, в мяч. Ловкий барчонок обставлял всех и еще насмехался над неловкостью мужицких ребятишек. Так что Сенька его с детства помнил и знал. Несмотря на барскую кровь, барское воспитание, барскую манеру держаться, Бестужев был удивительно отзывчив на чужое горе и прост в обращении. Встретившись в институте, они узнали друг друга, вспомнили детство: уженье рыбы, сбор грибов в Серебряном перелеске и в Дунькином овражке, на болотах, растрогались до слез и стали приятелями. В Бестужеве нравилось Сеньке, помимо его ума и человечности, еще то, что Бестужев не хотел видеть в Сеньке-«комбедовце», разорявшем барские усадьбы, врага и не питал к Сеньке ни тени неприязни. Сенька с отрядом комитетчиков разорил и усадьбу графа Орлова и выгнал всех хозяев из нее, в том числе и Бестужева-отца. Но Стефан не обижался на Сеньку, говоря, что если бы не Сенька выгнал его отца, так то же самое сделал бы другой из крестьян, которых отец нещадно сек на барском дворе. Словом, их сближали взаимные воспоминания детства, землячество, любовь к деревне, детские забавы и радости. При всей родовитости Бестужев был лишен надменного отношения к товарищам и даже подтрунивал над своим дворянским происхождением. Поэтому Сенька заходил к нему запросто.

На этот раз Сенька зашел в сумерки осеннего, дождливого дня. Дверь открыла мадам Катиш, квартирная хозяйка Бестужева, полная, напудренная женщина лет под сорок. Она подозрительно поглядела на Пахарева, узнала его и крикнула:

— Стефан… к тебе… опять.

Бестужев сидел у стола, заваленного книгами. Тесно заставленная мебелью комната была одновременно и спальней, и рабочим кабинетом, и столовой. Когда мужа Катиш — крупного чиновника — арестовали в Петербурге, Катиш перевезла вещи к себе на родину, в Нижний Новгород, где у нее жила тетка — домовладелица. Тетка отвела ей самую лучшую квартиру и вскоре умерла. Дом перешел в коммунхоз, а лучшая квартира с мебелью осталась за Катиш. Теперь она две комнаты сдавала жильцам, в третьей помещалась сама. Квартира мадам Катиш напоминала ломбард. Полы были устланы персидскими коврами, на этажерках, на трюмо, на ломберных столиках — везде было много дорогих вещиц: золотых, бронзовых, хрустальных. Только угол, занимаемый Бестужевым, говорил о другом вкусе постояльца. Над столом висели портреты Достоевского и Толстого. Достоевский в раздумье обхватил коленку руками, Толстой — в холщовой блузе, в смазных мужицких сапогах, с руками, засунутыми за ременный пояс. Пахарев любил такого Толстого, полюбовался им и теперь. На этажерке, тесно прижатые друг к другу, стояли книги исторического и философского содержания, Пахарев разглядел Платона, Сенеку, Плутарха, Тацита, Цицерона. Бестужев всегда подчеркивал, что изучает историю только по первоисточникам.