Читать «Нижегородский откос» онлайн - страница 191

— Не скажи. Выдвигают и плохих. Народ не бог, может и ошибиться. Сердце мое чует, что ее горе ждет. Я намедни сон видала: курица петухом запела. Ну, стало быть, к диву. Это насчет ее мне пророчество явлено.

— Да откуда ты взяла, что это именно про нее пророчество?

— Чую, и все тут. Как только взгляну на нее, так сердце и екнет. Ручки ее белые, ножки ее резвые, сама поставна, речь умильна, личико — чисто загляденье, голос ангельский, поглядит, сразу скажут: не наша. Это уж я тебе точно, как на духу. Не наша — и все тут. Поди разбирайся потом. Так же вот я и свое несчастье загодя отгадала, когда мужу карачун пришел…

— Ты, бабушка, стало быть, вдова?

— Почитай уже сорок лет вдовствую.

— Сорок… Сколько же тебе лет?

— Восьмой десяток на исходе, голубь сизокрылый. Овдовела я при царе-миротворце, а когда его батюшку Лександра-освободителя убили бомбой в Питере за то, что крестьянам волю дал, не в укор тебе, сударь мой, будь сказано, кажись, и убили-то студенты (она вздохнула и перекрестилась), я уже замужем была. Мы с покойным мужем в ту пору вместе бакены на Волге зажигали. Муж-то у меня всю жизнь матросом-бакенщиком прослужил, за то я и прозвище получила — Матросиха. А родилась я при царе Николае Павловиче, который Севастополь супостатам аглицким сдал да тут же со стыда и отравился. Бог ему судья. Я еще за год до объявления воли замуж вышла. Мы с мужем — исконные нижегородцы. У мужа-то родитель в бурлаках ходил, баржи от Астрахани до Рыбинска водил, а мой родитель на Ковалихе молотобойцем весь век проработал…

Пахарев слушал ее с затаенным дыханием. Перед ним в образе этой старухи вставала живая местная история.

— А ты, батюшка, как бы тебя не обидеть, сам-то, видать, из бывших будешь? — спросила она.

— Почему ты так заключила, бабушка?

— Да вот обмундировка-то у тебя николаевская…

— Это, бабушка, мне подарили. Я сам из крестьян Дальнеконстантиновского уезда. Симбилейской вотчины графа Орлова-Давыдова. Чай, слыхала?

— Как не слышать, батюшка, Орлова, Шереметева, Пашкова… Главнеющие головы были в нашей-то губернии. Лучшие дворцы ихние и именья… Бывало, кто из них в город приезжал, так такой переполох был и звон: и городовые скачут, и в трубы трубят. Сами губернаторы их встретить были рады-радехоньки.

На Спасской церкви в караульный колокол дробило десять часов, а квартирантка все еще не возвращалась.

— Бабушка, когда же приходит твоя квартирантка? — потеряв терпение, спросил Пахарев.

— А она, соколик, сегодня вообще не придет, пожалуй. Сегодня у одной старушки на нашей улице умер муж, так ее позвали подомовничать, старушке-то одной боязно при покойнике.

— Что же ты раньше-то об этом не сказала?

— А я, батюшка, запамятовала. Ты уж не огневайся, уж очень приятно покалякать с образованным человеком. В коем веке это доведется. А это уж, будь уверен, дорогой мой, что сегодня моя касатка не придет. Может, передать что, так ты скажи или вдругорядь придешь?

— Лучше уж вдругорядь приду. Но все-таки передай ей, что приходили из пролетстуда.