Читать «Нижегородский откос» онлайн - страница 150
Николай Иванович Кочин
И голос ее зазвенел на весь класс как колокольчик:
Пахарев был в восторге и спросил ее:
— И это пророчество Пушкина подтвердилось?
— Конечно, — ответила девочка так же самоуверенно. — Последний потомок царствующего дома Романовых Николай Кровавый был казнен по повелению восставшего народа. И хотя Николай Палкин наградил поэта придворным званием камер-юнкера, тем самым он не убил и даже не ослабил революционного пыла Пушкина…
— Спасибо, спасибо, девочка…
Но девочка не садилась. Задыхаясь от волнения и не слыша Пахарева, она продолжала:
— Пушкина всегда занимало восстание декабристов. Он хотел его описать в десятой главе «Евгения Онегина», да испугался и сжег ее в Болдине, в своем имении в Нижегородской губернии…
Пахарев смутно представлял историю десятой главы «Евгения Онегина», и сказанное ученицей показалось ему домыслом. И он заметил, чтобы выказать и свою эрудицию:
— Ну уж этого, положим, никто не знает, сжег ли там он главу или не сжег.
— Нет, знают, нет, знают, — закричали враз ребята, — нам об этом Николай Николаевич говорил.
«Вот так штука, — подумал Пахарев. — Они и это знают. Надо было мне все-таки наперед выяснить, насколько они осведомлены в предмете, а то сядешь в калошу».
И пока он размышлял, девочка не переставая упивалась своими знаниями:
— Пушкин очень часто приезжал в Болдино и всегда жалел народ. Это отразилось в «Истории села Горюхина». Это он описал Кистеневку. А Кистеневка и сейчас стоит, я же знаю.
— Откуда это тебе известно, девочка?
— А я сама из Болдина. В Пушкинском доме сейчас школа. Я там начинала учиться.
— Ну-ну, хорошо, девочка, спасибо, садись. Теперь я хотел бы спросить вот вас — Он указал на мальчика, который не слушал беседу и держал руки под партой. Он устраивал рогатку, из которой по переменам стрелял в голубей во дворе. — Вон-вон, тот самый… он под партой что-то такое перебирает все время руками и никого не слушает. Да, да, вы, вы…
Весь класс обернулся в сторону мальчика. И он встал из-за парты, только не знал, что от него требуется, и принялся вертеть пуговицу на обшлаге своей рубашки.
— Что же вы можете добавить к рассказу этой девочки? Или, может быть, вы о чем-нибудь спросите ее? Можете спросить.
— Спросить, — шепнул мальчугану его сосед.
— Спросить, — повторил он глухо, как эхо, басом, хмуро, не поднимая глаз.
— Ну так что же вы хотите спросить ее по предыдущей теме?
— Кто такой камер-юнкерс? — произнес сосед шепотом, лукаво вскидывая глаза.
— Я хочу спросить, — повторил басом мальчуган, глядя исподлобья на Пахарева, — кто такой камер-юнкерс?
— Да, да, — послышалось со всех сторон, — нам не объяснили этого, что это за должность такая — камер-юнкерс?
Детям очень понравилось это слово, и они стали его повторять:
— Камер-юнкерс! Камер-юнкерс!
И методика, и педагогика категорично предупреждали, что всякое незнакомое слово, употребленное в классе, должно быть объяснено и тут же записано на доске и занесено в словарик. Пахарев подошел к доске и крупно написал на ней «Камеръюнкерс».
