Читать «Золотой водопад» онлайн - страница 22

— Голый, что святой, беды не боится, — решительно сказал Скок и побрел по ручью.

Раздвигая обеими ногами кусты, сплошь нависшие над родником и затенившие его поверхность, отчего прозрачная вода казалась темной, Скок сделал несколько шагов вперед, вглядываясь в камни и коряги, усеявшие песчаное дно. Топора нигде не было.

— Вылазь, несчастный, — крикнул ему Кулак-Могила. — Здесь твоя пропажа, — он показал на топорище, торчащее из мха.

Медленно, с трудом выбрался Скок на сухое место. Мелкая беспрестанная дрожь трясла все тело. Руки, натягивающие рубаху, ходили ходуном, рот не закрывался, обнажая лязгающие зубы.

— Привал, — распорядился Митька, выбирая место для костра.

Примостив голову на вещевой мешок, Скок повалился в густую траву ногами к костру. Озноб не проходил: двойное купание — невольное и принудительное — не обошлось даром.

«Лихорадка», — решил Митька, видя согнувшуюся фигуру Скока, его пожелтевшее, словно осенний лист, лицо, конвульсивные движения тела. И снова Митька принялся за врачевание. От Шестопалихи молодой таежник знал в лесу каждую травинку, цветок и листочек. Разминая пальцами резные листья земляники, Митька вдыхал аромат, исходивший от них. Густые капли мутноватого сока, бережно собранные в кружку и заваренные кипятком, Митька с трудом выпоил больному. Скок уснул.

В густом лесу солнце видно только тогда, когда оно поднимается над головой. Вертикальные лучи его скользнули по шершавой еловой коре, развесили золотые искорки в хвое, протянули сверкающие нити-паутинки между ветвями.

Костер горел бездымно, и только накаленный воздух повис дрожащим маревым облачком над трепещущими клиньями огня. Ухи, сваренной из оставшейся рыбы, хватило на всех. Скок хлебнул несколько ложек отвара и повернулся на другой бок. Поведя глазами в сторону Скока, Кулак-Могила как бы безмолвно спросил: «Что с ним делать?» — и выразительно провел ребром ладони себе по шее. Митька отрицательно замотал головой. Кулак-Могила досадливо плюнул под ноги.

— Слушай, батя, — заговорил Митька. — Скоку на ноги не подняться. Сделаем носилки и понесем до первого зимовья. Дальше будет видно…

Сколько проклятий и неразборчивых ругательств Кулака-Могилы и Ромки пришлось выслушать Скоку за два длинных дня, знает он один. Плавное покачивание на носилках убаюкивало ослабевшее тело больного, смешивало сон с явью, притупляло сознание и боль, Только резкие толчки, когда усталые носильщики запинались за корни деревьев или проваливались в болотную жижу, выводили Скока из забытья. Просветление приходило на несколько минут — и снова беспокойный сон. Не слышал почему-то он только голоса Митьки. А Митька чаще других брался за носилки, вне очереди подменял обессилевшего Ромку, шел впереди по заросшей охотничьей тропе, молчаливый, сосредоточенный, чувствуя близость заброшенного зимовья.

Тюрьма, этапы, побег связали его судьбу с судьбами этих пропащих людей. Не будь они такими беспомощными в тайге, Митька давно бы бросил воровскую компанию и куда быстрей пришел бы к заветной цели. Мысленно он продумал каждый свой шаг. Вот он добирается до отцовской зимовейки. Есть ружье, есть полсотни зарядов. Попусту их тратить нельзя: для пропитания можно ловить рыбу в реке, а дикую птицу заманивать в силки. Порох и дробь — на пушного зверя. Не устоят в Убугуне прижимистые чалдоны перед богатым подарком: жадно разгорятся глаза на огненные переливы лисьих шкурок, задрожат заскорузлые пальцы, поглаживая искристый мех соболя. Развяжут языки, выболтают, что с Галей и где она. Тайно подкрадется ночью Митька к заветному окошку, одним ногтем постучит в темное стекло. Сердцем почует ненаглядная: это он, ее суженый, здесь, рядом, только руку протяни. Неслышно поднимет она тяжелые запоры, выскользнет на крыльцо, подхватит ее Митька на сильные руки, унесет в синие горы, к матери-тайге, в родное зимовье. Заживут они с Галей вдали от злых людей, подружатся со зверями, с природой, и ничего больше не надо двум счастливым: радость и счастье без границ, без края все заменят им, пережившим горькие обиды и злую разлуку.