Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 320

Так, до пределов пройдя путь, намеченный работой Гернади, и начав с размещения исторических интерпретаций между полюсами трагедии и комедии, рыцарского романа и сатиры, с разделения политических сюжетов на драмы и фарсы, триумфальные волшебные сказки и действа о праведных мучениках, в итоге мы обретаем мифологемы «скрытого блаженства» и «отравленной удачи» как объемлющие не только весь мир, но и все множество смысловых и прагматических ключей, в которых человек может этот мир истолковать. Обе эти мифологемы утверждают неполноту, частичность трагических и комедийных аффектов по отношениям к отождествлениям «восхождения» и «нисхождения» в ключе победном или плачевном – отождествлениям, инвариантным относительно космического и социального, романтического и скептического прочтений.

Спросят: а не следует ли оба этих фундаментальных сюжета трактовать как сегменты мифа, еще более глобального – типа знаменитого колеса Фортуны? С чисто спекулятивной точки зрения, это вполне допустимо. В дискурсивной же практике исторические и политологические сюжеты, несомненно, тяготеют к включению в какую-то единую, восходящую или нисходящую перспективу, определяемую тем, что полагается «итогом» сюжета. Кстати, и на средневековых изображениях колеса Фортуны оборот удачи кончался тем, что персонаж, получивший царство, его безвозвратно лишался. Тем самым над кругообращением колеса удачи ясно господствовала нисходящая («языческая», дохристианская) перспектива, что мы сплошь и рядом видим и в циклических историософиях Нового времени. Более того, сама заявляемая неясность этой конечной перспективы в некоторых историко-политологических повествованиях, как правило, есть прием, придающий тексту особую «проблемную» модальность: «герой» повествования – будь то политический деятель, партия, государство или социальная система – представляется как бы стоящим перед проблемой, от решения которой, правильного или ошибочного, зависит его «итоговая» судьба, путь вверх или путь вниз. Между тем мифологическая произвольность выбираемой перспективы ясна уже из того, что выбор основывается на предположении некой конечной временной точки в восходящем или нисходящем развертывании сюжета. К примеру, авторы, полагающие, что судьба России будет всецело определяться ее способностью или неспособностью вписаться в либеральную цивилизацию, в принципе не задаются вопросом об участи самой этой цивилизации и, скажем, о степени оправданности прогнозов И. Валлерстайна, по которым к концу XXI века ее ждет коллапс. Я хочу этим сказать вовсе не то, что я солидаризируюсь с подобными прогнозами: но любые перспективы «восхождения» и «нисхождения» могут быть дискредитированы неисчерпанностью времени, позволяющей переиграть предполагаемый итог. Тем интереснее будет рассмотреть ниже пример иной метаисторической аксиоматики, столь же априорной и имеющей такие же хорошие корреляты в теории литературных жанров, но не предполагающей имплицитных ограничений на время, в котором должны разыгрываться развертываемые сюжеты.