Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 133

Не случайно дугинская оценка евразийско-атлантистской контроверзы в сфере военного строительства постсоветской России полностью перевернута по отношению к той форме, в которой эта же контроверза, согласно «Конспирологии», представала для СССР. Тогда атлантисты из КГБ якобы делали ставку на ядерные мускулы ради лучшей сделочной позиции в конвергенции с США, добродетельные же евразийцы из ГРУ стремились развивать обычные вооружения ради покорения континента под советскую лапу. Сейчас же у Дугина все стало наоборот. Атлантисты держатся за обычные вооружения, дабы поссорить нас с соседями по континенту, настоящим же евразийцам никакого оружия не надо, кроме такого, которое могло бы пугать американцев. Сдаемся Евразии, господа! Что конкретно может означать – реверанс Кургиняну! – капитуляцию перед той частью Запада, которая возьмется объявить себя «лидером Великой Евразии».

И, наконец, замечу, что для Дугина как стилиста губительно полное отсутствие контролирующей самоиронии. Нужно большое дерзновение, чтобы назвать свой опус «Тамплиеры пролетариата» после бессмертных слов Умберто Эко о том, что «бывают сумасшедшие и без тамплиеров, но которые с тамплиерами – те самые коварные». То же касается и «Основ геополитики». Как воспринимать горделивый тезис, будто русские «в первую очередь… являются православными, во вторую – русскими и лишь в третью – людьми» (с. 255)? Так ведь и представляешь себе злоключения супружеской четы, оказавшейся родителями православного русского… зверя.

Повторю здесь ту же оценку дугинских построений, которую уже давал и в устных выступлениях, и в печатных: это, несомненно, геополитика с позиции слабости, но еще большая беда в том, что это – очень плохая геополитика с позиции слабости.

X

КИТАЙ ДО УРАЛА – ЦЕНА РУССКОГО ЕВРОПЕИЗМА

Культуролог Игорь Григорьевич Яковенко – один из тех, кому Россия даже после распада СССР видится несуразно большой и потому – как целое – фатально «экономически неэффективной». По этой причине в книге звучит призыв ради повышения конкурентоспособности страны «снять табу на обсуждение… возможности выхода из государства каких-либо территорий» (с. 156). Хотя о каких табу можно говорить, если российская пресса муссирует вероятность, а то и желательность такого выхода уже почти десятилетие! Под свой призыв Яковенко подверстывает историософскую базу, скрещивая идею необоримого мирового процесса в духе «широко понимаемого гегельянства» (с. 8) с доктриной укорененных в родимой почве локальных цивилизаций. Из этого вырастает характерный взгляд на историю.

До поры до времени сутью мирового процесса, по Яковенко, была дифференциация человеческих сообществ, начиная с их фундаментального разделения на Азию и Европу Притом каждое возникавшее сообщество вновь делилось на собственные Запад и Восток, пока в рамках западнохристианской Европы не выделился «Запад Запада» – протестантство, из которого проросли побеги секулярного либерализма. С этого часа мировой процесс изменил свой характер: теперь его сутью стала передача либерально-рыночной динамики от протестантов иным цивилизациям – сперва католикам, далее православным, мусульманам, обитателям конфуцианско-буддистской Восточной Азии и т. п. «Прогретые» модернизацией народы, конкурируя за влияние и ресурсы, пускаются в экспансию, которая ведет к новому равновесию (с. 46) – равновесию мира, где «нет и не будет ничего более святого, чем эффективность» (с. 65). Установится же это равновесие за счет обществ, не сумевших «прогреться» и «динамизироваться».