Читать «Круги по воде» онлайн - страница 39

— Да, да, прошу, — не отрываясь от бумаги, кивнул седоватой головой Роговицын.

Виталий не спеша набил трубку и закурил.

Оба словно готовились к трудному разговору.

Наконец Роговицын размашисто подписался, снял очки и, откинувшись на спинку кресла, сдержанно произнёс:

— Слушаю вас.

Без очков он выглядел ещё старше и суровее. Желтоватое лицо оказалось во всех направлениях иссечено глубокими морщинами, они как-то совсем по-разному располагались на впалых щеках, на тяжёлом подбородке, вокруг глаз, около ушей, и от этого лицо как бы дробилось, и нельзя было уловить какой-то главной его черты, кроме невозмутимой, прямо-таки каменной суровости.

Виталий постарался как можно короче изложить суть дела. При этом говорил он нарочито сухо и бесстрастно, напирая на полученное задание. Сообщил и о поступивших в министерство письмах «от граждан». Заключил Виталий просьбой ознакомить его с имевшимися в прокуратуре материалами и вынести постановление о возобновлении официального следствия по делу Лучинина.

Роговицын слушал молча, потирая рукой сухой, морщинистый подбородок и не сводя пристального, изучающего взгляда с Виталия, словно его больше всего интересовал он сам, а не излагаемое им дело.

Когда Виталий кончил, Роговицын, помолчав, неожиданно спросил:

— Вы давно работаете в органах милиции?

— Около трех лет, — сдержанно ответил Виталий.

— М-да. Я так и подумал. Прямо из университета пришли, не так ли? И ещё не все забыли.

— Стараюсь не забывать.

— Ну, конечно. Университет даёт солидную теоретическую базу. — Роговицын сделал еле заметное ударение на слове «теоретическую». — А теперь, значит, познаете все на практике. Так сказать, проверяете гармонию математикой.

Тонкие губы его чуть дрогнули в улыбке.

— Метод Сальери тут вряд ли подходит. Пушкин имел в виду совсем другое, — сухо возразил Виталий.

— Возможно. А я имею в виду существенные коррективы, которые вносит практика, то есть жизнь, в наши теоретические представления. Вы это успели уже заметить?

— Представьте, успел.

Виталий начинал злиться.

— Жизнь — вещь сложная, — вздохнул Роговицын. — Особенно область человеческих отношений, в которой нам с вами надлежит разбираться. Вот, допустим, покончил с собой Лучинин, — не спеша, словно сам с собой рассуждая, продолжал он, вертя в руке очки. — Может такое случиться в наших условиях? Разорение ему не грозило, безработица и голод тоже, в кино и по телевизору самоубийства у нас не пропагандируются. Это все у них там, — он махнул рукой. — Пойдём дальше. Правды у нас добиться всегда можно. Тем более человеку энергичному, образованному, деловому. Добавлю: очень деловому. Что ещё? Несчастная любовь? Ну, это оставим зелёным юношам. Или неврастеникам. Лучинин не был ни тем, ни другим.

— Значит, вы отвергаете самоубийство? — удивлённо воскликнул Виталий. — Но тогда…

— Погодите, молодой человек, погодите, — строго перебил его Роговицын. — Мы же с вами рассуждаем, проверяем, так сказать, теоретическую гармонию сухой математикой жизни. Итак, мы отбросим несчастную любовь. Что может быть ещё? Лучинин был изобретателем. Вернее, считал себя таковым.