Читать «Оренбургский платок» онлайн - страница 76

Анатолий Никифорович Санжаровский

– Дин-дон-дилидон, Загорелся козий дом. Коза выскочила, Глаза вытращила; Побежала к дубу, Прищемила губу. Побежала к Федьке Дома одни детки. Побежала к кабаку Нанюхалась табаку...

– У-у, раззевался... Не мешайся. Кому я сказала.

И тихо.

Снова Надин голос. Чистый. Радостный.

– Коза в синем сарафане, Козёл в красном малахае По улице скачут, Белу рыбу ловят, Сестрицу кормят...

Пробаутки эти всё мои. За спицами сколь твердила их в шутку Наде. Запомнила...

Я подобралась к двери.

Дверь в кухоньку чуть приоткрыта.

В полоску света я вижу: Пушок прыгнул на лавку, сел, обнялся хвостом. Надюшка со смешками твердит прибаски Пушку, готовому во всякую минуту завести глаза, и проворно выбирает на полу из пуха мёртвый волос, сор.

На табуретке недовязан платок.

«А молодчайка ты, чёртик с хвостиком! – говорю про себя Наде. За работой она не видит меня. – Отвагу таки дала... Насмелилась... Села всё ж ладить платок...»

Я пустила грех на душу, когда сказала, что взяла я Надюшку к себе заради компании.

Надюшке-то я, понятно, ни гугу.

А сама подумывала...

Ну чего зря коптить небо? Оно и так закоптелое. Пущу-ка я девчоночку да и возьмусь тишком гнуть её к вязанию.

Надюшка за всё проста.

На первых порах всё вроде с опаской посматривала, как это я вяжу. А там всхотелось ей попробовать, попытать самой.

Я и подтолкни:

– А может, по-настоящему поучишься вязать? Дело ж нехитрецкое.

– А станете школить?

Я вопросом по её вопросу:

– А что ж ещё бабке делать, как не профессорничать? Это ж, как говорит Луша, старым рукам да глазам отрадная прибавка... Не дурандайка я какая да ещё внасыпочку. Семьдесят восьмой годик беру у жизни. Пора б чему путному наловчиться да и передать в молодые руки. Далей чтоб жило...

И положили мы промежду собой такой уговор. Как поделает она школьные уроки, так мы и за спицы. Теперь я ей учительша. А она при мне стажёрик.

Я смотрю, с какой с дорогой душой работает моя Надюшка. Чувствую, нет, не понапрасну задала я себе трезвону да беспокойствия. Совсем не внапрасну возилась я с девчонишкой при ночных огнях. Не пал мой труд хинью.

Комок подкатил к горлу.

Я вошла в кухоньку.

– Бабушка!.. Родимушка!..

Надюшка бросилась ко мне и эх целовать!

– Да тише, – смеюсь, – тише, голубка ты моя белая... Врачи склеивали, склеивали, а ты в секунду и рассади стар горшок этот...

Надюшка отпрянула, раскинула руки. Смеётся мне в удивленье.

– Бабунюшка! Да откуда ты?

– А оттуда, куда сама и провожала.

– А что, ты сбежала?

– А ты почём знаешь?.. Ох, тебя на кривой козе не обскачешь. Ты у меня знаешь, почём ходит двугривенный.

– Гм... Когда я была у тебя в последний раз, я спрашивала доктора...

– О, доставучая моя девонька-жох, – перебила в похвальбе. – С самим имела совет!

– Имела... Я спросила. Доктор и скажи, что выпишет точно, как из пушки, во вторник. Вот послезавтра будет.