Читать «Мстера рукотворная» онлайн - страница 3

В книге рассказано о многих художниках разных поколений. Но было бы не только несправедливым, но и неверным не рассказать подробнее о самом Николае Григорьевиче Дмитриеве, место и роль которого в искусстве Мстеры значительна не менее тех, о ком он написал так любовно и вдохновенно.

Биография Дмитриева неотделима от жизни промысла. Он родился во Мстере в 1916 году. С детства его окружала атмосфера художественных ремесел, дух уважения к труду, ручному мастерству. Его дед со стороны отца плел лапти, да такие, что «вроде не кочедыком сработаны, а иглой тонкой прошиты», — рассказывала ему в детстве бабушка. К тому же дед был причастен к иконописи и знал многие другие ремесла. Внук его не помнил, но с детства с уважением относился к дедовым инструментам: «Бывало, залезу на чердак и разбираю инструменты деда — шершепки, скобели, долота, рубанки, молотки деревянные и металлические цельнокованные. И среди них всегда находил кочедык, и тогда мне хотелось плести лапти, такие же красивые, какие плел дедушка», — вспоминает художник.

Дед Дмитриева со стороны матери был чеканщиком — мастером «золотые руки». Об отце — старейшем мстерском иконописце, затем миниатюристе Григории Тимофеевиче Дмитриеве — автор пишет в книге. Мать, Мария Петровна, была вышивальщицей, долгое время работала в прославленной мстерской артели художественной вышивки имени Н. К. Крупской. В 1930-е годы делегаткой от мстерских кустарок участвовала в первом съезде Промкооперации в Москве. Как талантливая художница-вышивальщица известна двоюродная сестра автора Татьяна Мефодиевна Дмитриева-Шульпина, ныне заслуженный художник РСФСР.

Материальная культура народа неотрывна от духовной. Отец и мать Дмитриева обладали прекрасными голосами, отец пел в хоре. А бабушка привила внуку любовь к сказкам и народным поверьям. Для понимания среды и обстановки, в которой рос и воспитывался будущий художник, приведем отрывок из не вошедшего в книгу очерка «Бабушкино наследство». «Бывало, длинными зимними вечерами в пору моего детства сидели мы вдвоем с моей бабушкой Ульяной Ивановной в полумраке, потому что лучина горела над маленьким деревянным корытцем, наполненным водой. И сейчас в глазах встают видения, связанные с темнотой. Колеблющееся пламя лучины то чуть вспыхивало, то погасало. Все, что отгорало, падало в корытце с водой и шипело. Мне почему-то становилось грустно. От неровного горения огня шевелились и корчились на стене маленькой нашей избы живые тени. В четырех углах ее совсем было темно. И тогда мне становилось страшно, и казалось, что в каждом углу живет по ведьме. А на печку я боялся даже взглянуть, там была тьма-тьмущая... Там, наверное, давно лежит и греется домовой, и как только я полезу на печку, он меня тут и схватит... Хорошо с бабушкой, она от домового слово знает. Двигаясь по лавке вдоль стены, я ближе подсаживаюсь к бабушке, а бабушка сидит за прялкой, как будто не замечает меня, то и знай муслякая пальцы слюной, дергает льняную кудель, крутит веретено и прядет длинную суровую нить. Кажется, этой бесконечной нити и конца не будет. Мне очень скучно. Я пристаю к бабушке и прошу ее рассказать мне сказку...»