Читать «Годунов. Кровавый путь к трону» онлайн - страница 66

Глава 13

Что нам осталось от современников, свидетелей последних месяцев жизни и смерти ненужной царя Федора Ивановича Блаженного в январе 1598 года?

Патриарх Иов в «Повести о честном житии…Федора Ивановича…» писал: «Когда же благочестивый царь и великий князь всея Руси Федор Иванович достиг меры зрелого мужа, сорока одного года, приключилась ему тяжкая болезнь, в которой он пребывал немалое время». Патриарх, в принципе, прав, в последние месяцы царь много болел – но! Его прогрессирующая болезнь обострилась в последние дни жизни, когда он буквально сгорел в мгновение ока.

В знаменитой книге «История государства Российского» тогдашний главный историк страны приводит летописную выписку без подобающей исследователю конкретики и аргументации: «Глаголют же неции, яко прият яд смерть государь царь от Борисова злохитства, от смертоносного зелья». В сопутствующем летописном источнике указано, что царь Федор изнемогал 12 дней.

Голландский дипломат и купец Масса в своих мемуарах, описывающих события на рубеже XVI–XVII веков и Смутного времени, писал: «Царь Федор Иванович заболел и умер 5 января 1598 года. Я твердо убежден в том, что Борис ускорил его смерть и по просьбе своей жены, желавшей скорее стать царицей, и многие москвичи разделяют мое мнение».

Дьяк и религиозно-философский мыслитель Иван Тимофеев (занимавший 17-е место среди приказных дьяков в 1598–1599 годах) в своем «Временнике по седьмой тысячи от сотворения света», не строя никаких логических предположений, прямо и непосредственно показывал на убийцу царя – правителя Бориса Годунова:

«Некоторые говорят, что лета жизни этого живущего свято в преподобии и правде царя, положенные ему Богом, не достигли еще конечного предела – смерти, когда незлобивая его душа вышла из чистого тела; и не просто это случилось, а каким-то своим злым умыслом виновен в его смерти был тот же злой властолюбец и завистник его царства (Борис Годунов), судя по всем обличающим его делам, так как он убийца и младшего брата (Дмитрия-царевича) этого царя. Это известно не только всем людям, но небу и земле. Бог по своему усмотрению попустил это и потерпел предшествующее (убийство), а он рассудил в себе (совершить второе убийство), надеясь на наше молчание, допущенное из-за страха перед ним при явном убийстве брата того, царевича Дмитрия. Так и случилось. Знал он, знал, что нет мужества ни у кого и что не было тогда, как и теперь, „крепкого во Израиле“ от головы до ног, от величайших и до простых, так как и благороднейшие тогда все онемели, одинаково допуская его сделать это, и были безгласны, как рыбы, как говорится: „если кто не остановлен в первом, безбоязненно устремляется и ко второму“, – как он и поступил».

Автор этого повествования не случайно в предыдущей главе ввел любопытный исторический персонаж: Екатерину Григорьевну Шуйскую, отличившуюся в русской истории абсолютно достоверным случаем отравления на пиру вином с ядом из чаши в собственных руках талантливого полководца, любимца войска и всего люда князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Яркие победы 23-летнего военачальника в битвах с польскими интервентами и Лжедмитрием II сделали его кумиром армии и народа, видевшего его главным претендентом на царский престол. И тогда его родные, угодливые и тщеславные дяди – выборный в то время царь Василий Иванович Шуйский и его бездарный в воинском деле, завистливый Дмитрий Васильевич Шуйский, – увидев в племяннике Михаиле угрозу своему существованию и положению, решили отравить того.