Читать «Тухачевский: легенды и реальность» онлайн - страница 7

Разгром предводительствуемых армий — тяжелейшее испытание, которое только может выпасть на долю полководца. Оказываясь в этом страшнейшем из положений, одни военачальники отстреливаются до последнего патрона, другие бросаются во главе оставшихся войск в последнюю атаку, третьи кончают собой. А как повел себя в этой ситуации Тухачевский?

«Он заперся в своем штабном вагоне, — вспоминает Иссерсон, — и весь день никому не показывался на глаза. Только сам он мог бы рассказать, что тогда передумал». Конечно, сейчас невозможно установить, какие мысли терзали Михаила Николаевича, но, похоже, свои тогдашние упреки он меньше всего адресовал самому себе. Во всяком случае, через десять лет в кругу своих коллег он говорил, что главным итогом его тяжелых раздумий после провала Варшавской операции было твердое убеждение: он, Тухачевский, потерпел поражение не столько от белополяков, сколько от интриг Главного командования и руководства Юго-Западного фронта…

«Исключительно доблестно и умело руководил операцией»

Убедившись, что действия против иноземцев как-то не задаются Тухачевскому, Реввоенсовет решил направить его снова на борьбу с соотечественниками: март 1921 года застает его во главе 7-й армии, получившей приказ подавить Кронштадтский мятеж.

Одинокие размышления в штабном вагоне после провала Варшавской операции, похоже, ничему не научили Тухачевского: как недавно Варшаву, так и теперь Кронштадт он решил взять с ходу, как всегда уповая на то, что противник серьезного сопротивления не окажет. 8 марта — в день, назначенный им для штурма, — он самоуверенно говорил газетному репортеру: «Все сообщения из Кронштадта подтверждают, что там полное разложение… Кронштадт испытывает голод… Наши боевые силы вполне закончили организационную работу и в великолепнейшем настроении стали на свои места… Разгром мятежников — дело ближайших дней».

Как это уже бывало в операциях Тухачевского, отрезвление наступило скоро и стремительно. «Первое наступление на Кронштадт, предпринятое 8 марта, — сообщается в ЭГВ, — из-за слабой подготовки и недостатка сил (около 3 тыс. чел.) окончилось неудачей…» Да и как иначе могли окончиться действия 3 тысяч человек, которым была поставлена задача штурмовать первоклассную крепость, где в распоряжении 27 тысяч мятежников находилось 2 линкора с мощной артиллерией, 140 береговых орудий и свыше 100 пулеметов!

Пришлось командарму взяться за дело более серьезно. Численность 7-й армии была доведена до 45 тысяч человек, в Петроград для цементирования ненадежных красных частей прибыло около 300 делегатов X съезда партии, проходившего в это время в Москве. Из опыта Варшавской операции Тухачевский сделал вывод: надо быть поближе к наступающим войскам. Поэтому он решил разместить свой штаб в Ораниенбауме, чтобы не только наблюдать за наступающими колоннами, но и управлять их действиями с помощью телефона и медной подзорной трубы, подаренной ему некогда астрономом-революционером П. К. Штернбергом. «Михаил Николаевич с ней не расставался, — вспоминал Никулин. — Была она у него до последних дней жизни. И под Кронштадтом он в нее все смотрел из Ораниенбаума на крепость…» Увы, ему ничего и не оставалось делать, кроме как смотреть на Кронштадт в подзорную трубу; по свидетельству Путны, командовавшего колоннами, наступавшими на южную часть города, телефонные провода, протянутые по льду залива, были перебиты при первых же выстрелах, а разработанная заранее система сигнализации с помощью разноцветных ракет не сработала из-за отсутствия таковых в наличии. Связи с командармом не было в течение всей операции.