Читать «Алая лента» онлайн - страница 6

— Поздно, Ганна. Поздно. Случилось зло лютое. Случилось. Вот тут жжет. Так жжет — вздохнуть не могу. Как глаза его серые вспомню, так душа и сжимается. Не пойду ни за кого. Обещал увезти меня до свадьбы… ты молчи только. Молчи, Ганна.

— Ты что говоришь такое, панна моя? Стыд да позор. Когда говорил? Где виделись?

Княжна в ноги ей кинулась и колени тонкими руками обхватила, сама слезами заливается и душу Ганне рвет в клочья.

— Не погуби панну твою. Богом заклинаю, молчи. Узнает отец, запрет меня и не пустит никуда, и не станет меня. Слышишь? Не станет.

— И правильно сделает. Правильно. Я б тебя еще и розгой выдрала. Что ж за срам-то творится?

А сама на панночку растрепанную, бледную смотрит и понимает, что не та она уже как раньше. Совсем обезумела.

— Не хочу за Мышковского. Счастливой быть с Иваном хочу. Люблю его до безумия. До смерти люблю. Не хочу, как бабы мужние в городе: скучные, вечно губы поджаты, талии жиром заплыли, и в глазах тоска зеленая. Я жить хочу, Ганна. С ним жить. Дышать на воле.

— Враг он. Зверь лютый. Сколько наших положил. Изверг окаянный. За его голову выкуп дают. Поймают его ляхи и колесуют. Расстреляют, как собаку бешеную. Опомнись, пани Валеска, дочка ты княжеская, а он холоп и мятежник. Руки его по локоть в крови польской.

— В омут с ним… на расстрел и на каторгу. Жизни нет без него.

Руки тонкие заламывает, и очи синие от слез еще синее, еще ярче — горят топазами драгоценными и самой Ганне душу рвут. Не уберегла она панночку. Не уследила. Как же так? Как же из всех мужей на земле самого недостойного и подлого полюбила птичка ее маленькая?

— Ты счастливой будешь с Чеславом. Забудешь этого… В золоте купаться станешь, отец приданое за тебя знатное даст, и сам Чеслав души в тебе не чает. Да и пора уж — засиделась в девках. Выбрось дурь с головы, пока не поздно. Пока люди не прознали. Не стерпит пан Януш позора такого.

— Не загуби, молчи, Ганна. Молчи.

— Никаких встреч больше. Не то сама отцу все расскажу.

Дверью хлопнула, а панночка лицо руками закрыла. Нельзя ей замуж. Никак нельзя. Ивану она принадлежит. Душой и телом, и сердцем своим израненным. Муж он ей давно уже. И не важно, что не венчаны — она его кольцо на сердце носит. Он его кинжалом там вырезал атаманским своим резным. Тем самым, которым поводья обрубил, когда из воды ее вытаскивал год назад. Она тогда в глаза ему посмотрела и пропала. Словно не жила никогда до встречи с ним. Не дышала и не знала, что значит на самом деле дышать. Время остановилось для нее, весь мир сосредоточился в черных зрачках и в ее собственном отражении, дрожащем в серых дьявольских омутах. Красота у него дикая, не такая, как у польских парней — хищная красота, звериная. Словно весь хаос Преисподней клокочет в нем и на волю рвется. Никто так на панночку не смотрел никогда. Не было в его взгляде раболепного восхищения — голод там был и еще что-то… чего она тогда изведать не успела, но изведает с ним позже, и он ей обещал, клялся, что изведает, вот этим своим адским взглядом, от которого сердце сгорело за несколько мгновений и возродилось из пепла, чтоб ей уже не принадлежать. Никогда.