Читать «Мой путь к Богу и в Церковь. Живые свидетельства 2000-х годов» онлайн - страница 6

Я был крещен, но не чувствовал себя церковным человеком.

Желание воцерковиться у меня было, но я, признаться, не знал, как подойти к решению этого вопроса. Неоднократно приходил в церковь, что на «быку» — в Ильинский храм, в храм св. Александра Невского, но все как-то не складывалось. Особенно острым стало желание воцерковиться, когда по просьбе знакомых я привез их за святой водой в храм Сретенья Господня, что в Заостровье. Узнал расписание служб и стал приезжать в этот храм. Вскоре узнал, что причаститься можно только после покаяния, настоятель допустил меня на исповедь. Он же вразумил меня, сказав, что воцерковление возможно только через оглашение и предупредил, что дело это не быстрое и многотрудное. Я тут же заявил, что путь этот пройду, по-моему, он мне не поверил. Прошел год встреч по программе оглашения — хожу с радостью и надеждой, что все преодолею на моем пути к Богу и молю Господа, чтобы было именно так.

Р.

Однажды произошло чудо

Детство в моей памяти всегда связано с волшебными летними месяцами, которые каждый год мы проводили у бабушки в деревне на средней Волге. Сколько себя помню, я ощущал там особую радость, свет и счастье бытия. Счастье от сиротливого гула шмеля и тиканья будильника в полуденной тишине избы, от пролетающей цапли по бесконечно синему июльскому небосводу, от замусоленных карамелек — угощения древних бабушек в платках… Я будто причащался этими карамельками к Виновнику всей этой красоты, Невидимому, но во всем Живущему.

Наш берег был низинный, а на другом берегу Волги, очень широкой в среднем течении, поднимались крутые холмы, покрытые непролазными марийскими лесами. Прямо напротив нашей деревни, почти у воды, виднелся маленький белый храм. Его едва-едва можно было разглядеть и приходилось часто моргать, чтобы не усомниться в его реальности. Он манил своей призрачностью, недосягаемостью и вместе с тем каким-то особым уютом, теплом и спокойствием: зелёная махровая тайга оберегала его, обнимая со всех сторон. Я представлял, что там живёт добрый-добрый старичок с длинной седой бородой, и мечтал, что когда-нибудь обязательно найду способ переправиться туда, на горний берег, как бы в другой мир.

А пока — было мне лет 5–6 — мой дядя, живший с бабушкой, брал меня с собой в другой храм, чтобы… посмотреть художественный фильм, так как кинотеатр устроили прямо в церкви. Позже, когда наша бабушка умерла, ее отпевали в этом же храме, уже восстановленном.

Со смертью бабушки связано мое переживание глубокого откровения. Мне было лет 18. Мы приехали из города на похороны. Посреди нашей избы с тремя оконцами стоял гроб с усопшей, по краям сидело несколько очень стареньких бабушек-читалок. Всё заволокло кадильным дымом, и яркая троица солнечных лучей разрезала наискось всю комнату. В какой-то момент я вышел во двор и подумал, что я ведь никогда не был здесь в это время года. Вокруг разливался необыкновенно прозрачный и мягкий свет ноябрьского солнца, какой бывает только в погожие дни поздней осени, когда уже опала вся листва. Но меня изумило, что этот свет не просто разлит во всем, а словно исходит изнутри всего, как будто растворяет границу видимого и сокрытого, перетекает через рубеж, разделяющий «здесь» и «там». И эти кусты, которые до сих пор перед глазами, кусты нашего огромного облетевшего малинника. Ярко рыжие и красные, почти кровавые, они словно загорелись от солнца. От этого огненного малинника, из этой «купины неопалимой», с ее жаром мне пришло совершенно ясное ощущение того, что за всем тем, что окружает меня в мире, дышит реальность, неизмеримо большая и неизменно радостная и ликующая в своем совершенстве, реальность, которая никогда не кончается. Я ощущал, что вижу ее, не глазами, но сердцем. И не было никакой скорби от горестного события, только светлая печаль и даже как будто радостная. И никакого чувства утраты, а уверенность в том, что бабушка осталась со мной, она совсем рядом, просто уже по ту сторону этого Божественного света…