Читать «Созревшие нивы. Жизнь в Церкви» онлайн - страница 25

Рождество — праздник, требующий вначале размышления, затем усталости от последнего и перехода в созерцание. Это глубокий праздник — и над ним нужно стоять, как над колодцем, в котором ночью отражаются звезды. Отсюда все праздничное умиление и вся тишина сочельника. И даже громкий смех детей и взрослых на святках — не более чем разрядка для души, немного уставшей от громадности чуда.

Мы имеем счастье быть окутанными христианством и имеем хамство этого не замечать. У нас разговор о Рождестве как будто легок и привычен.

Да, друзья, от чуда можно устать. Потому что оно большое, а я маленький. Потому что моя душа не всегда готова жить чудом и только чудом, а оно между тем таково, что, поселившись в душе, неумолимо вытесняет из нее прочь все нечудесное. И тогда возникает соблазн любить чудо не «от всея души и от всего помышления», а частично, умеренно и привычно, как пушистую домашнюю зверушку. Этот соблазн — от усталости.

Что уж там индуизм с миллионом воплощающихся и испаряющихся богов! Не намного ли опасней современное «культурное» басурманство, при котором и женщина — не тайна, и роды — не чудо, и дети «заводятся» или сами, как тараканы, или сознательно, как пекинес?

Мария и младенчески беспомощный Бог на Ее руках — это целое Солнце, от которого рождается тепло и текут во весь мир умные лучи. Любовь к этому удивительному вифлеемскому событию должна разрезать жизнь человечества на «до» и «после».

Что значит «до»? Значит, что женщина — объект мужских желаний и своеволия; что ребенок — лишний рот, пока не вырастет; что сама жизнь — мрачная пещера, даже если жить в пространных покоях.

Что значит «после»? Значит, что Одна Дева и Жена (ср. Лк. 1:42) стала вместилищем Тайны, и теперь всех жен в благодарность Той Одной нужно любить, защищать, уважать и быть для них рыцарем. Значит, что ребенок — это умилительно более, чем обременительно. Значит, что поклоняться нужно отныне не грубой силе и фактическому могуществу, а такой силе и такому могуществу, которые способны унизиться до образа раба, и отдать Себя на девические руки, и сопеть безмятежно на этих самых руках. И то, что эти руки будут обнимать отныне всю человеческую историю — тоже значит.

За оконным стеклом вихрем кружатся белые хлопья, хрустит под ногами снег и опять в церквях поют: «Таинство странное вижу и преславное: небо — вертеп, Престол херувимский — Деву». То есть небо — это не то, что вверху. Настоящее Небо — там, где Бог. Христос родился в пещере — и пещеру сделал небом. До Воплощения только Небесные Силы, да и то не все, были так близко допущены к Божеству, что Господь именовался Сидящим на Херувимах и Ездящим на Серафимах. А теперь Он приблизился к Деве и через Нее так приблизился к нам, что Она превзошла близостью херувимские престолы. Так поют в церквах от лица всех думающих об этом и понимающих это. И каждый из нас может сказать вслед за ирмосом: «Вижу!»