Читать «Дверь в стене тоннеля» онлайн - страница 5

Николай Андреевич Черкашин

С тех пор как домой ему стали звонить с угрозами бывшие «клиенты», Еремеев приспособил к аппарату нехитрое устройство из двух блочков, приподнимавшее трубку при нажатии на педаль. Пес быстро выучился давить при звонке лапой на педаль и рычать в микрофон. На голос же хозяина отвечал усиленным встроенным динамиком скулежом. На все остальные «алло» – грозным лаем, так что знакомые поначалу недоумевали:

– Где это ты так гавкать классно выучился?

– Да это у меня автоответчик импортный, – усмехался Еремеев, – самый модный в Европе.

Зато хамские звонки пошли на убыль.

Гавкать не гавкать, а вот рычать по-овчарочьи Еремеев и в самом деле выучился. Когда строптивый «кавказец» выходил из повиновения, Еремеев тихо, но грозно рычал, как, по его мнению, должен был рычать вожак стаи. И, странное дело, пес, который в прыжке мог сбить атлета, а ударом лапы переломить волчий хребет, опускал широколобую башку и молча уступал.

Олег еще в школе мастерски подражал голосам птиц и животных, провоцируя кошек на ответное мяуканье, подзывая к себе кур-дурех или изумляя деревенских коров протяжным надрывным мычанием.

– Ну что, Питончик, все-таки решил уходить?!

Он вздрогнул. На край стола присела коллега – Татьяна Олейник. Крепко сбитая блондинка с голубыми ресницами и фиалковыми тенями на висках источала мятный запах «стиморола» и французской «Последней ночи».

– Уже ушел, – покосился он на ее круглое колено, обтянутое черным ажуром. Еремеев впервые видел Татьяну – каратистку и мастера спорта по пулевой стрельбе – в юбке. Та уверяла всех, что родилась в джинсах.

«В розовых, наверное», – ехидничали у нее за спиной паспортистки, полагавшие, что у тридцатипятилетней девицы со столь ярко выраженными мужскими увлечениями, как борьба и стрельба, не все в порядке в сфере интимной жизни.

– Зря. Лично мне очень жаль, что тебя здесь не будет…

– Соскучишься, приходи в гости.

– У тебя собака злая.

– Зато я добрый.

– А мне опять «расчлененку» подкинули! – вздохнула она. – Сама нарвалась… Позавчера еду в трамвае на Семеновскую, вдруг слышу: «Гражданин, у вас из портфеля кровь капает». Представляешь? А он, шибздик такой, лет двадцати, спокойно так отвечает: «Это говядина с рынка сок пустила». Ну, я поближе… Кто и какого черта, думаю, мясо в портфелях носит? Ведь все бумаги испортит, да и портфель новый, неужели не жалко? Вышла я с ним на Семеновской, в метро сержанта подзываю – проверь вон того типа. Завели мы его в дежурку, открыли портфель, а там – голова женская. И с сережками в ушах. У меня аж волосы дыбом! Заперли его в «скворечник». Пока вызывали машину, пока приехала, наконец, он себе вены вскрыл и был таков…

– Что же вы его не обыскали?

– Обыскали, изъяли все, чем мог себе навредить. А у него одна сигарета за подкладкой завалялась…

– С фильтром, конечно?

– В том-то и беда, что с фильтром…

– Да-а, – сочувственно протянул Еремеев. Фильтр – это классический прохлоп. Недаром всех начинающих следователей строго-настрого предупреждают: не давайте подследственным сигареты с фильтром, отламывайте их, а потом уж угощайте, если надо для пользы дела. Никто не знает, где и когда родилось это дьявольское ухищрение: развернуть сигаретный фильтр в ленточку, отжечь край так, чтобы получилась остекленевшая кромка, а затем этой пилкой перекромсать себе вены.